– Павел Давыдович, – вставляю в небольшой промежуток обессиленно, представляя заведующей распорядителя отца. – Адвокат моей семьи.
Плечи Павла мгновенно распрямляются, представляя взгляду врача уверенную выправку. Остатки проявлений излишних эмоций мгновенно гаснут в суровости голоса… чем-то напоминая отца. Этой нелепой схожестью сейчас раня намного глубже всего услышанного. Даже представить не могу, чтобы он сделал, услышав подобное про меня…
Документы переходят в сухие мужские руки. И теперь разговор, в котором я остаюсь безучастной, идёт на более формальных тонах. Врач сухо описывает детали происходящего, Павел монотонно кивает, соглашаясь с её предложением по написанию заявления… А я… Моего мнения и вовсе не спрашивают, решая "взрослые дела" между собой.
– Этот Савельев человек Всеволода? – уточняет вздыхая.
– Дайте мне самой во всем разобраться, – проговариваю отстраненно, закрывая глаза. Опуская возобновившиеся речи Павла о юридической стороне этого вопроса и, не столь далёком, вступлении в права наследства. Сдерживая слёзы бессилия, молчу, поджимая губы. Желая прокричать во всю глотку, что Антон не мог так со мной поступить! Какого бы пинка я не ждала со стороны Баженова, но АС совсем не похож на того, кто, следуя приказу, оберет меня до нитки, бросив трофей к ногам Всеволода.
Уговоры Павла становятся более цепляющими за живое. Запускают преследующую логическую цепочку, от которой не так просто отбиться. Я бы и рада перекрыть доступ этим навязчивым мыслям, да создаётся впечатление, будто это возможно лишь в том случае, если "сорвать вентиль" с подачи кислорода в кровь через лёгкие.
– Кристина, Всеволод так просто тебя не отпустит, – твердит с небольшим интервалом, вкладывая в одну и ту же фразу разную интонацию.
– Мой выпад не принесет ничего хорошего, – парирую, держась из последних сил, чтобы не расплакаться. Доза обезболивающего, если и была введена в кровь, так давно утратила своё действие. А пустоту в душе… даже боль не заполнит. – Папа всегда повторял, что всё возвращается кратно и, если я… – всхлипываю, сглатывая ком неозвученных мыслей.
– При всем уважении к памяти твоего отца, Кристина, – взывает с отголоском давящего на виски сострадания, – В случае с Баженовым он глубоко заблуждался.
И я сдаюсь. Соглашаюсь. С чувством брезгливости к себе, рассказываю служителям закона обо всём, что довелось испытать в доме великого и всемогущего. Касаюсь раскрытия карт с его противоправными играми на грани дозволенного… Это о чём я сейчас? Чёрт, мысли до сих пор путаются. Нелегальные сделки, дорогие автомобили с перебитыми номерами на двигателях… Выкладываю всё про Илону, пользующуюся авторитетом у молодых, наивных девчонок, желающих стать моделями. Теми, кого она, безнаказанно имеет возможность продать за лояльность, взнос в её дело, или же некое снисхождение ВИП – персон могущественного города.
Говорю долгое время, ловя себя на ощущении, что становлюсь сторонним зрителем чужеродной истории, произошедшей с кем-то другим. Не со мной. Это похоже на исповедь. Отпущение грехов. Под протокол, который давно бросил писать молодой лейтенант, пришедший в компании старшего по званию для взятия у меня показаний.
Замолкаю. Так же резко, как и начинаю рассказ. Ставлю подпись на многочисленных листах. Отворачиваюсь к окну. Бросая краткую просьбу оставить меня одну, ссылаясь на необходимый отдых. Я не мщу. Нет. Кажется… Вновь молчу, слушая удаляющиеся шаги… Выложив на чистоту всю подноготную "обитателей" дома за высоким каменным забором. Обо всех. Кроме одного. Словно там его и вовсе не существовало. Это была лишь моя фантазия. Недостающий пазл. Верно? Проще убедить себя в этом, чем придумать тысячу и одно оправдание тому, почему Антон, зная, где я и… банально сказать "в какой я ситуации…"( да только язык не поворачивается обозначить происходящее, не укладывающееся в голове другими словами)… Почему он… до сих пор не пришёл… не объяснил… не… не… Чёрт бы их всех побрал!
Выход на бис. Оглушающий гул аплодисментов, отдающийся болью в висках. Ослепляющий свет софитов, закрывающий глаза мокрой пленкой из подступающих слёз. Низкий поклон. Спасительно держась за руку участника труппы. Удовлетворенная улыбка на лице. Вымученная, требующая затраты оставшихся сил. Красивая маска, подавляющая сковывающий сознание страх…
И плевать. Я здесь! Не прячусь, забившись в угол. Доказывая, что всё ещё имею право на управление хоть какой—то частью своей никчемной жизни… Наивная идиотка… Интуиция все эти дни твердит, что затишье далеко не конец этой гнусной истории. Мания преследования? Бьющаяся мысль в висках, что меня не оставят в покое. Испытывают. На прочность…
Накаченная анальгетиками, бестолково пытаюсь доказать свою независимость. Назло Всеволоду. Или всё же ради себя? Не сорвав расписание, спустя несколько дней после выписки из больницы, все же вышла на сцену, превозмогая боль. Смогла отыграть до конца.
Резко гаснущий свет. Гул разговоров, усилившийся в толпе зрителей, покидающих свои места. Боязливый взгляд в темноту пустеющего зала. Кулисы медленно ползут по полозьям, издающим легкий скрип. Словно музыка за кадром из фильма, не предвещающего хорошего конца. Опускаю руки, чувствуя нарастающую дрожь, пробивающую всё тело. Физически ощущаю его давящий взгляд, каленым железом прошедший по коже. Из первых рядов. Из мглы, повисшей в зале. Направленный лишь на меня… Мотаю головой, кривясь от простреливающей боли, скидывая наваждение. Его здесь нет! Не может быть! Не способен приблизиться и близко… после всего! Баженов должен быть занят другим. Объяснять следователю, что моё заявление – липа чистой воды. Или как минимум, загружать адвоката поиском лазеек, чтобы снять с его "чистого имени" грозящие статьи…
Дура! Господи, какая же я была дура, наивно рассказывая служителям закона причины моего появления в больнице… Зачем я пошла на поводу Павла? Кому я сделала лучше? Надо было молчать! Не поддаваться эмоциям. Взыгравшему желанию справедливости… Его денег достаточно, чтобы изъять все бумаги. Замять дело за недостатком улик или перевести подозрение на кого-то другого.
Твою мать! Надо было сразу бежать. Переступив порог родительской квартиры. Написать отказ от госпитализации и сваливать из города на следующее же утро! Так нет же. Я отбыла положенные четверо суток под надзором врачей. Слушая лекции на профессиональном сленге о том, как избежать или же снизить до минимума риск осложнений, неминуемо грозящих мне в будущем. Нельзя было тратить впустую эти драгоценные дни! Надеяться, что он проглотит мой выпад. Кто я такая, чтобы Баженов, не обозлившись пуще прежнего, лишь пожурил за провинность и отпустил меня восвояси? Ему проще свернуть мне шею… С улыбкой на губах расправиться с обнаглевшей сукой, решившей, будто она способна играть на равных и сбросить с плеч его цепкие лапы. Будто она в силах потребовать свободу, позабыв о непогашенном долге. Сбежать от него, не оставив что—то взамен… Надо было исчезнуть… Безмозглая дура! Не важно, как и куда! Рвануть на зелёный в любой выезд из города и затеряться на просторах страны… Только ведь мне обещали защиту. Доблестные представители закона, истекавшие слюной в момент моего рассказа. Требовавшие мелких подробностей, от воспоминаний о которых, сейчас, у меня срабатывает рвотный рефлекс…
