– Какой номер обратного рейса? – уточняет серьезно Антон, сканируя объективом камеры телефона только что выданный на руки билет.
Задумчиво хмурюсь, пытаясь отыскать на дне сумки бумажку с распечатанной электронной квитанцией, где прописана вся информация. Несколько раз, перебирая в руках одни и те же вещи, начинаю неподдельно злиться, слыша бархатное, буквально под ухом:
– Иди-ка ко мне.
Обнимает за талию, прижимаясь корпусом тела. Посреди зала. В беспросветной толпе. Безвольно вытаскиваю руку из сумки, позволяя упасть вниз на допустимую длину ремня, понимая, что в своих мыслях я не могу сконцентрироваться на подобной мелочи.
Застолбляет губы на виске, шепча еле слышно:
– Что с тобой происходит, любимая?
– Тош, я просто устала, – выдаю так же негромко, сцепляя руки вокруг его шеи и зарываясь пальцами в ёжик отросших, выгоревших на солнце волос.
Веки слипаются сами собой, стоит только коснуться щекой мягкой щетины, приятно показывающей кожу. И не известно, чему сейчас я обязана столь откровенной реакции организма, ласнящегося к его рукам: долгой ночи, проведенной в мучительных мыслях без необходимого сна или же смиренному желанию надышаться им вдоволь, чтобы в последствие попросту не задохнуться.
– Тебе не стоило бросать свои дела. Я бы и сама добралась до места. Не пришлось бы придумывать тысячи нелепых оправданий, чтобы поскорее от тебя смыться, – завершаю с долей веселья.
– Мне начинать переживать? – подтрунивает не менее дерзко, крепче сжимая в объятиях.
– Нет, ещё рано, – в одночасье скисаю, теряя появившийся в разговоре задор. – Действительно не стоило тебе ехать. Я бы справилась со всем сама.
– Бл@дь, что за хрень вселилась в мою жену? – уточняет, заискивающе всматриваясь в глаза, сохраняя серьезное выражение лица, вводящее в состояние полнейшего диссонанса от которого так и хочется с улыбкой, презрительно фыркнуть. – Если я когда-то не провожу тебя в аэропорт или встречу после разлуки без букета цветов, можешь не вестись на бред по поводу излишней занятости и прочей ерунды, пришедшей мне в голову. Смело подавай на развод. Без ведения дискуссий на тему дознания причин. Этот поступок будет означать только одно – я тебя разлюбил. И не какими оправданиями тут уже не поможешь. Либо есть, либо нет… Но, знаешь, Принцесса, что бы ты ни говорила, я как-то не собираюсь хранить свои чувства к тебе раньше себя.
Не успеваю ответить, ощущая холод от его отдаления. И нарастание темпа размеренных шагов, утягивающих вглубь зала, за регистрационные стойки. Смутно понимаю, куда он тащит меня, двигаясь столь уверенно и чётко. Кажется, и, не обращая внимания вовсе на мои слабые комментарии, напоминающие поскрипывание несмазанных должным образом колёсиков на пустом чемодане. Которым, по сути, сейчас я и являюсь. Останавливается посередине серой стены, имеющей три выхода. Смеривает взглядом пестрящие двери. Левую с пометкой W и правую с заглавной М. Увеличивая накал моего тщетного сопротивления. Через секунду дёргает на себя ту дверь, что располагается ровно посередине, пряча за собой небольшую комнатку, встречающую нас свежестью вишнёвого ароматизатора и белоснежным бликующим убранством. Машинально распахиваю до предела глаза, встречаясь взглядом с пожилой тайкой, заканчивающей стерильную уборку в помещении, предназначенным для кормления и ухода за детьми. Ломаный английский, выпаливаемый с её стороны, сопровождается громкими, активными жестами. Давит на виски интонацией, заставляющей с усилием зажмуриться. Бросая в лицо заявления, что наша семейная чета своим появлением здесь, сравнима с бездушными богохульниками, нарушающими установленный порядок в святая святых.
До моего упрямого мужа никак "не доходит" просьба о выходе из помещения, и тайке приходится ещё более упразднить свой скупой лексикон, в очередной раз повторяющимся:
– Sorry, Mrs… For mother and children only…!
Машинально дергаюсь назад, не отдаляясь и на сантиметры, точно прикованная к нему стальной цепью, напряженно оставаясь на том же месте. Следя за тем, как он наклоняется ближе к незнакомке, успокаивая её открытой улыбкой к которой прислонен массивный указательный палец. Этот жест действует на неё гипнотическим образом, насыщая помещение с захлопнувшейся за нами дверью абсолютной тишиной. И я уже не слежу за его жестами и губами, выводящими, что-то в воздухе едва различимым шепотом. Просто закрываю глаза, каменным исполином соседствуя рядом. Наполняя сознание приятной, беспросветной темнотой, не пропускающей в него ничего лишнего.
Женщина покидает комнату абсолютно бесшумно, позволяя защелкнуть за собой внутренний замок. Её шагов я не слышу, а движения Антона отзываются вибрацией в теле, поражая вернуться из уютного одинокого мирка, созданного мной на затворках сознания и, распахнуть глаза.
– Тараторка, – фыркает звучно, привлекая к белоснежной стене.
– Нам не положено здесь быть. Это… – слабо протестую, скидывая со своего тела его требовательные руки.
– Одно из чистейших и спокойных мест аэропорта, – дополняет, закладывая вверх мои запястья, фиксируемые кольцом пальцев на холодной глади стены.
– Что ты ей сказал? – не унимаюсь, уворачиваясь от прямого поцелуя.
– Что мне можно присутствовать в детской комнате, – выпаливает с нотками раздражения, захватывая в плен мои губы, терзаемые им на продолжении нескольких долгих минут. До полной и бесповоротной капитуляции. Шепча в мои приоткрытые губы. Гася звук своего голоса на внутренней стенке горла:
– Разрешено, в виде исключения, самим президентом соединённых штатов, которого она тут же узнала на зелёной банкноте. Согласившись с моей правотой. Нам вполне безнаказанно можно быть в детской комнате, раз я как раз собираюсь заделать долгожданного ребенка.
– Прекрати, – отзываюсь с негодованием, взявшимся из ниоткуда. Чувствуя его пальцы на теле, среагировавшие на мои слова в корне да наоборот. Опускающиеся по прижатым к стене рукам, падающим плетьями вниз, оставшись без этой подпорки.
– Тош, прекрати! – брыкаюсь, пытаюсь отойти в бок. Утопая в его захвате, уже зафиксированном на моих бедрах. Смянающим под собой тонкий материал юбки, податливо задирающейся к линии талии.
– Я не отпущу тебя в таком состоянии, – ерничает в ответ, находя мои напряжённые губы, сжатые в подобие блока, пресекающего любое проникновение. – Я не увижу тебя три дня, – произносит лукаво, прищуриваясь, точно зверь, готовившийся к целенаправленному прыжку.
– Это не срок, – отзываюсь сухо в ответ, пытаясь снять с себя его пальцы.
– Для тебя? – парирует, укоризненно вскинув бровь. В следующую же секунду меняя тон на более фривольно–игривый : – Кто ты такая и куда подевалась моя девочка?
Зажимает губами пульсирующую жилку на шее, плавно всасывая в себя. Расщепляя на отдельные слова мысли, пропитанные злой самоиронией, насыщающей голову. – Сейчас же верни мне её обратно, – шепчет с ощутимой улыбкой в бархатном голосе. Не отрываясь губами от кожи. – Мою маленькую. Вредную. И любимую.
