– Особенно меня впечатлил образ шлюхи, воплощенный тобой на днях.
Порываюсь взбрыкнуть, осажденная острым взглядом. Слыша врезающееся в мозг, точно спица:
– Оденешь то, что я скажу. Будешь себя вести так, как я скажу.
Прикасается указательным пальцем к напряженным губам. Словно предотвращая попытку выразить незримый протест. Произнося:
– Станешь той, кого я захочу в тебе видеть.
Выдыхаю, ощущая в угрозе (если её можно назвать таковой) всю свою неизбежность. Стану. Разве есть другой вариант?
– Села за стол и съела всё, что есть в тарелке, – отстраняется, разжимая на подбородке пальцы.
Облегченно вздыхаю, наблюдая, как он отходит к окну, занимая привычное место.
– Не заставляй меня повторять трижды. Запомни незыблемое правило: я говорю – ты выполняешь.
Хмыкаю несдержанно, искривляя линию губ. Подытоживая угрюмо:
– То есть своего мнения отныне я не имею.
Растягивает губы в улыбке, открывая взгляду звериный оскал. Тише обыденного произнося:
– Разве лишь в тот момент, когда я имею тебя.
Чёрт! Щеки вмиг вспыхивают краской. А он довольно ухмыляется, смотря на меня. Напрягаюсь, ощущая наполняющую сознание злость. Следуя остаткам рационализма: "закусываю язык", дабы не произнести очередную колкость, провоцируя ещё большее довольствие. Да и не факт, что мои выпады будут восприняты спокойно. Хотя ему и "советовали" поберечь меня…
Молча подхожу к низкому сто лику, пытаясь понять, каким способом следует выполнить приказ. Злюсь ещё больше, ощущая боль в желудке от запаха пищи. Сажусь на ковер. Как есть. В одеяле. Подбирая под себя ноги. Через силу запихиваю в рот содержимое принесенной тарелки, лишив его длительного удовольствия наблюдать моё незначительное подчинение.
– Умница, – произносит нейтрально. – Я же говорил, что тебе идёт думать.
Привстаёт с места, проходя мимо. На секунды стопорится возле стола, оставляя на стеклянной поверхности упаковку таблеток. Сопровождая свой жест сдержанным:
– Сейчас выпьешь ту, что прописал врач, а с утра начнешь эти.
– Ты мне телефон хотя бы отдашь? – вспоминая об отсутствии полной связи с внешним миром, выпаливаю резко.
– Утром. Тебе надо отдохнуть.
– Мне необходимо позвонить в клинику, – роняю более тихо, понимая, что ему плевать на любые просьбы, не приносящие личной выгоды.
– С ней всё будет в порядке, – уходя, заверяет бесстрастно. – Завезу тебя завтра. Спи.
Твою мать! Подай… принеси… Правду сказал Кир. Зверюшка. Не имеющая прав. Безропотно следующая поступающим указаниям. Забавная домашняя зверюшка. Сидящая в клетке. В миг ставшая собственностью. Загнанная в угол. Лишенная всего, хотя на шее и нет видимого поводка… пока.
Утро. Отвратительная часть суток, если проведенная ночь не принесла с собой ничего большего, кроме мыслей, угнетающих сознание своей циничностью и пустотой.
Стук в дверь. Отвечаю, кутаясь в одеяло. Поджимая под себя ноги, наблюдаю за неспешным вторжением Баженова в мои покои.
Аккуратно висящие на мягких плечиках наряды, укладываются в ряд на краю кровати. Коробочка с обувью увенчивает сверху комплект полупрозрачного белья из гипюра.
Взираю на всё с показным безразличием, украдкой рассматривая детали неброской отделки платьев. С осторожностью беру в руки бельё, не сдерживая подобие улыбки от нежности материала, ласкающего подушечки пальцев. Закусываю губу, любуясь. Вздрагиваю от хрипоты голоса:
– И мне нравится.
Точно опомнившись, сбросив флёр мечтательности, ощетинившись, выпаливаю в ответ:
– Ты соизволишь выйти?
– Я чего-то не видел? – ухмыляется, присаживаясь в кресло, которое мне уже хочется сжечь, дабы ему в этой комнате некуда было бы деться. Чёрт! Глупость какая!
– Хочу убедиться, что угадал с размером, – пожимая плечами, хмыкает равнодушно, точно отвечая на мой яростный взгляд.
Прижав к себе одеяло, направляюсь в сторону ванной, с остервенением сжимаю в руках, уже не радующее бельё.
– Стоять, – командует тоном, не превышающим обыденной громкости, а ноги точно прирастают к полу, вызывая ощущение подгибающихся коленей, словно я нахожусь в зыбучих песках.
– Мы разобрали вопрос, касающийся собственного мнения, – продолжает спокойно.
Разворачиваюсь на месте, оглушаемая биением сердца. Руки вмиг холодеют. Отстраняю их от груди, позволяя одеялу беспрепятственно упасть вниз. Кожа мгновенно покрывается мурашками. Словно защитной броней, от открыто издевающегося взгляда, скользящего сверху вниз по изгибам тела. Прикрываю глаза, сооружая пред собой непробиваемую стену, за которой хочется спрятаться. Оставить свой страх. Выжигающий мысли. Возникающий с убивающим ощущением безысходности, рядом с этим мужчиной.
Разжимаю непослушные пальцы, скованные в кулаки. Из последних сил сдерживая в себе желание отвернуться, смотрю в ледяные глаза, сверлящие меня насквозь. Заполняющие внутренности исходящим от них холодом.
Стараясь не выронить скользкий материал из рук, скованными движениями водружаю кружево на законное место. Не зная, куда деть дрожащие руки после того, как очередная пытка над моим сознанием подходит к концу.
– Заметь, – бросает усмехаясь. – Я тебя даже не дотронулся.
Привстаёт с места, продолжая иронично:
– Стоило ли так трястись, словно я заставил сделать тебя что-то… – прищуривается, глядя в мои глаза, – плохое? Запредельное? – подходит ближе, проводя по щеке подушечками пальцев. Смягчая голос, едва заметно приподнимая вверх уголки губ, произносит неспешно: – Меня умиляет твоё смущение. Это был даже не стриптиз. Наоборот: я попросил тебя одеться… Поверь на слово: вскоре ты с непроницаемым выражением лица будешь способна на большее.
Опускает руку, разрывая телесный контакт. Щеки обдаёт жаром, точно на тех местах, где с кожей соприкасались его пальцы, впрыснута серная кислота. Выдыхаю, слыша, как он исчезает за моей спиной, бросая на ходу строгое:
– Выбери понравившееся платье. Через пять минут поднимется визажист, помочь завершить образ. А с размером я угадал, – завершает ехидно.
Безропотно киваю. Не оборачиваясь. Для меня сейчас вовсе не имеет значения: видит ли Баженов этот ответный жест? Я выполняю приказ. Не имея на этот счет собственного мнения. Не желая его иметь. Потому, как было заявлено ранее: эта роскошь станет доступна мне только в тот момент, когда… Лицо искривляет мышечный спазм. Чёрт! Марионетки не думают! Они лишь играют определенную роль, чётко прописанную в сценарии!
Зеркальные стены широкого лифта. На странность, мы в нём одни. Хотя в предыдущие разы, из желающих подняться на верхние этажи, была чуть ли не очередь.
Все сторонятся моего спутника, интуитивно обходя стороной его? Или всё же меня?
