– Без толку бежишь, деточка, – слышу позади себя хриплый голос. Тихий. Гипнотизирующий. Заставляющий помимо воли обратиться в слух.
Расплачиваюсь с водителем, оборачиваясь назад. Предо мной стоит цыганка с заплетенными в толстый хвост волосами, оплетшими плечо из-под темной косынки, кружевным узором. Морщинистое лицо совсем посерело, утратив былой цвет. Покрытые сеточкой тонкие губы, почти не шевелятся, когда их хозяйка произносит, больше похожие на лёгкий свист звуки. Одежда потрепана, но на редкость чиста. Сухожильная рука, протянутая в мою сторону, открыта ладонью вверх, прося подаяние.
– Позолоти ручку. Расскажу правду. Авось прислушаешься и не совершишь непоправимых ошибок.
По телу прибегает озноб, а в груди образуется давящий на лёгкие ком, свитый из страха пошевелиться и желания сбежать прочь. Молчу, расстёгивая молнию сумки, вытаскивая из кошелька одну из немногочисленных наличных купюр.
– Дочка будет у тебя от него, – произносит устало, а мне хочется рассмеяться в голос, сославшись на недоверие к фразе, звучащей как откровенный бред.
– Вы же видите по руке, я не замужем, – парирую нервно.
– Не велика разница, – продолжает монотонно, не насыщая разговор присущей подобным "провидицам" заискиванием и теплотой. – Не отмахивайся, что молода. По меркам цыган, в девках ты засиделась уже как года два.
– Глупости, – бормочу тихо. – Вы ещё расскажите о поводе, что привёл меня в такое время сюда.
– Отпусти грехи, – произносит, не замечая в моём тоне долю неуважения. – Ничто так не приносит ворох несчастья, как тянущая камнем вина. Он давно простил тебя. Отпусти. Не томи его душу. И себе нет покоя тут и ему там. Как только примешь истину – обретешь радость. Нет – так скитаться тебе впотьмах вокруг своего счастья, не зная, с какого бока к нему подойти.
Отворачивается, уходя в сторону. Хромая. Оставляя после себя шлейф недопонимания. Желания подбежать, обернув к себе. Расспросить. Для чего? Это всего лишь психологический приём. Не больше. Она считывает картинку, ничего не знает о моей жизни. Бьет наугад, развивая тему, которая смогла зацепить. Отразилась на лице эмоционально… Зажмуриваюсь, пытаясь стереть из памяти её слова. Забыть. Всё итак перевернуто на голову. Для постановки диагноза осталось только поверить сказкам старой цыганки, блистательно отработавшей нули на купюре.
Прижимаю хризантемы к груди. Белые. Броским пятном выделяющиеся на фоне платья. Иду вперед, утопая каблуками в слегка влажной дорожной насыпи. Дождик прошел. С грозой. Оставив в воздухе запах озона. Вдыхаю глубже, наполняя прохладой лёгкие. Уверяя себя. Как в последний раз. Всё обязательно будет. Обязано быть. Хорошо.
Сколько времени я провела безмолвно, сидя на корточках, возле усевшегося холмика, увенченного железным крестом, на котором закреплена фотография? Затрудняюсь ответить. Ноги затекли, а вокруг сгустились сумерки. Озябшая кожа покрылась слоем мурашек, и стало ощутимо трясти. Хризантемы, светлым пятном лежащие на почерневшей земле, выглядят одинокими, брошенными. Здесь недавно убрались, выкинув груду завядших букетов, расчистив пространство, вынеся за границы свежей ограды, венки. Визуально сделав всё более серо и холодно. Без намёка на какой-то уют… если… к такому месту применимо подобное слово. Я должна была позаботиться обо всём, не перевешивая свой долг на Павла. Ещё одна обязанность, с которой я так не справилась… Наверное, потому, что мне всё ещё и не удаётся смириться со смертью отца. Заставлять себя приходить сюда, ассоциируя могильные плиты с его нынешним местом пребывания. Не могу свыкнуться с этой мыслью… Так же, как и никогда не смогу рассказать папе о том, что мне его не хватает. Прижаться к груди, услышав стук его сердца. Поделиться несущественными мелочами, произошедшими за день… Не смогу. Больше никогда.
Она уверяла о необходимости отпустить. Как можно отпустить боль, которая живёт в твоём сердце? Утихает. На время. Словно набирая силы для того, чтобы разразиться импульсом по телу, поразив тебя вновь. Как можно уничтожить чувство вины? Стереть из памяти наш последний разговор? Ссору. Как можно осушить слёзы, вспоминая о нём? Живом. Приходя сюда. Видя на черном кресте фотографию, на которой запечатлены смотрящие сквозь тебя, родные глаза. Тихая, умиротворенная, нежная улыбка. Отпустить… эту боль невозможно. Эта женщина ненормальная, если считает иначе. Ткнула пальцем в небо. Ни с чего приплела ребёнка. Знала бы она, что подобного пункта не прописано в моём контракте. Говорила бы менее ярко? Очень сомневаюсь в том, что через год нас с Всеволодом ещё будет что-либо связывать. Кроме общих воспоминаний и доли процентов в составе акционеров фирмы отца. Как только истечёт срок я… уеду? Скорее всего. Похоронив ассоциации с этим городом в глубинах души, к которым больше нет входа. Начну новую жизнь? Хотелось бы верить. Звучит сказочно. Если мама поправится… Сорвусь в первый попавшейся город на карте, где есть возможность поддерживать на должном уровне её состояние. Проходить реабилитацию. Забуду всё, ассоциируя со страшным сном. Жаль только местоположение захоронения отца не изменить… Следовательно, куда бы я не сбежала, всё-равно время от времени буду возвращаться сюда. Пусть не в пустую квартиру, лишившуюся звания моего дома. А на серое кладбище, где отныне частично, рядом с его телом, захоронена моя душа.
Пошатываясь, словно пьяная, поднимаюсь с места, вытаскивая из сумки телефон. Включаю, наблюдая, одну за другой, поступающие смс с незнакомого номера. Это маячки оператора о пропущенных вызовах. С промежутком в пять—десять минут. Распереживался. Бедный. Но Всеволоду о моём исчезновении ещё не донёс, иначе он бы уже позвонил, а, возможно, смог бы и вычислить моё местоположение на карте города. Набираю знакомые цифры, без особых эмоций, ожидая ответа. Отчего-то меня не страшит грядущее наказание. Кажется, я уже ко всему готова. Что Баженов может сделать со мной за "повинность"? Посадить под замок? В очередной раз унизить? Его право. Кто девушку танцует…
– Сможешь забрать меня в ближайшее время? – произношу бесстрастно на его нейтральное "Да".
– Где АС? – уточняет с ярко выраженным недовольством, просачивающимся в голос.
– Не знаю. Наверное, всё ещё бегает по лабиринтам торгового центра, в котором я его оставила, – усмехаюсь глухо, уводя телефон слегка в сторону. – Прости… Он меня достал.
– Где ты сейчас? – выдыхает протяжно. Словно пытаясь усмирить внутри себя нарастающее негодование. Я его понимаю. Марионетка не должна совершать лишних телодвижений. Она подчинена беспредельной власти, держащего нити в своих руках.
– У отца, – роняю тихо. Даже назвать своё местоположение выходит с трудом. Он поймёт координаты, а я… не хочу даже произносить вслух название этого места.
– Займи себя чем-нибудь двадцать минут, – выдаёт строго. – И держись главного входа. Уже темно. Мало ли кто там ходит.
– Беспокоишься? – уточняю с долей улыбки. Неужели ему знакомо подобное чувство?
– Пребываю в уверенности, что ты везде найдёшь приключений на свой зад. Лишние неприятности мне сейчас ни к чему. Жди.
