У Ларса фон Триера в фильме «Рассекая волны» (1996) пусть и не так все красиво, и камера припадочно трясется в угоду реализму, однако в сюжете опять-таки нельзя не углядеть метафоричность. Наивная Бесс после того, как ее муж Ян становится калекой, впадает в фанатизм. Она начинает потворствовать самым безумным желаниям мужа: тот говорит, что если Бесс будет рассказывать ему о своих эротических похождениях, ему станет гораздо лучше. Что ж, приходится идти на поводу – слова мужа для покорной жены являются законом. Никакой логики, только вера. И ни единого сомнения в том, что муж может ошибаться. Он – законодатель. Он – ее мироустроитель.
Глупо? Возможно. Но здесь рисуется не столько правдивая картина, сколько картина символическая. В мире искусства все-таки мыслят не причинами и следствиями, а прецедентами и аналогиями.
Никто же не верит, что в жизни бывает так же, как в фильме Люка Бессона «Ангел-А» (2005)? Что к неудачнику может так просто прилететь ангел в теле длинноногой блондинки с сигаретой в зубах. Впрочем, и главный герой Андре не сразу в это верит.
– Я там живу – на небе. Я ангел, – говорит она ему.
– Ангел? Девушка, метр восемьдесят, суперкрасавица и дымит, как паровоз, не очень-то похожа на ангела.
Но где-то же необходимо черпать веру в себя: если внутренняя воля хромает, почему бы не прибегнуть к ее метафорическому внешнему выражению?
Человек – загадка. А решительно утверждать, что человек состоит из одних только сухожилий и нервов, может лишь самоуверенный болван либо квалифицированный врач.
В конце концов, мы ничего не знаем о мире и через кинематограф лишь шаг за шагом разгадываем вселенную.
Даже в шутливой комедии Кевина Смита «Догма» (1999) эта проблема заявлена – пусть и в виде пародии на апофатическое богословие. Что мы знаем о Боге? Ничего. А все наши представления, по существу, отражают лишь собственные земные стереотипы. Каким ты себе его ни представь, Он все равно шире нашего воображения.
В монашеских столовых, как говорят, и сейчас за трапезой вспоминают безобидный религиозный анекдот про то, как Ева, заскучав в райском саду, обратилась к Создателю.
– Хорошо, – отвечает Он, – чтобы ты не была одинока, я сотворю тебе мужчину. Но знай, что он будет глуповатым и лживым, тщеславным и самовлюбленным.
– И в чем же подвох? – спрашивает Ева.
– Он будет уверен в том, что был сотворен первым. Просто подчинись его прихоти. И поддерживай его веру. Это будет наш маленький женский секрет.
Андрей Тарковский, или Страсти по запечатленному времени
Не сказать что для художника бывают творческие времена благоприятные или неблагоприятные. Иной раз рождение гения бывает не «благодаря», а «вопреки». Послевоенное кино не только в Советском Союзе, но и во всем мире лихорадочно искало кумира. Былые культурные ориентиры разбиты войной, так кто же создаст новые? Однако на роль «пророка» мало кто желал претендовать: больно смело это, что ли, да и не дело это искусства – указывать путь. И пока весь мир разбирался, чем же в таком случае должно заниматься искусство и какую позицию в иерархии общественных ценностей занимать, родился человек, который, подобно Федору Достоевскому, увидел в творчестве возможность сказать о самом главном. Не о животе, красивых женщинах и пьяных вечеринках, а действительно главном (тут следовало бы последнее слово подчеркнуть, но в силу двойного повторения этой катафотической мысли, выражающей «главное» через отрицание «не то, не это», такая необходимость покажется редактору излишней). Им был Андрей Тарковский, который появился на свет 4 апреля 1932 года в селе Завражье Ивановской области.
Уход отца, поэта Арсения Тарковского, из семьи, разумеется, оставил свой отпечаток на психике ребенка. Это факт. А какой именно отпечаток – уже область домыслов. Пытаться здесь играть в психоаналитика так же бесперспективно, как в киноведа, тщась проанализировать фильм «Зеркало» (1974). Обыкновенно воспоминания о столь раннем возрасте носят несколько мистический, таинственный и даже религиозный характер. Не случайно одним из первых открывателей этого жанра был знаменитый духовный провидец из Китая, основатель даосизма Лао Цзы, который, по собственным словам, вообще просидел в утробе матери 72 года и родился очень мудрым человеком. Откуда он все это помнит? Тайна. Как тайной являлось и взросление Андрея Тарковского. Во всяком случае, набирался он мудрости в столь же ограниченных условиях. В 1934 году семья переехала в коммунальную квартиру, в которой жилось и в тесноте и в обиде. А по-другому не бывало. Даже русским мифологическим персонажам, по фантастической мысли писателя Абрама Терца, пришлось бы в то время нелегко. Колдуньи, скажем, наверняка нашли бы из-за чего поссориться. «Если средневековые ведьмы ездили верхом на волке, то ведьма из советской коммунальной квартиры совершает свои ночные полеты, оседлав унитаз», – писал автор в рассказе «Квартиранты».
Конечно, и улица призывала к себе своей безграничной вседозволенностью. Коммунальные стенки тут не имели власти. Как и строгие правила – улица не учит ни хорошему, ни плохому, она зовет играть. «Эна дуна рэс. Финтер минтер жес. Эна дуна раба. Финтер минтер жаба» – в этой детской считалочке тех лет столько же смысла, сколько в уличных приключениях. Андрей постигал жизнь во всей ее полноте и не гнушался самых разных обществ. И если уличное образование носило прозаический характер, то, например, школьное – вполне поэтический. В девятом классе вместе со своим другом Владимиром Куриленко в знак любви к поэзии Серебряного века он создал общество «Фиолетовые руки» («Фиолетовые руки/На эмалевой стене/Полусонно чертят звуки/В звонко-звучной тишине» (В. Брюсов). А в драмкружке ставил спектакли. Трудно сказать, сколько было в них художественной ценности, но девочки охотно приходили, да и любимую музыку можно было поставить под столь высоким предлогом. Звучали, между прочим, джазовые композиции, что, собственно, было довольно рискованно. Однако Андрея едва ли что-нибудь могло напугать – он вообще много чего рискованного делал, даже надевал привлекающий внимание желтый пиджак. Ну а что в этом плохого? Чувство прекрасного отражается и на внешнем виде человека. Как сказал Оскар Уайльд: «У тех, кто видит хотя бы малейшее различие между душой и телом, нет ни той, ни другого».
АНДРЕЯ ЕДВА ЛИ ЧТО-НИБУДЬ МОГЛО НАПУГАТЬ – ОН ВООБЩЕ МНОГО ЧЕГО РИСКОВАННОГО ДЕЛАЛ: ДАЖЕ НАДЕВАЛ ПРИВЛЕКАЮЩИЙ ВНИМАНИЕ ЖЕЛТЫЙ ПИДЖАК. НУ А ЧТО В ЭТОМ ПЛОХОГО? ЧУВСТВО ПРЕКРАСНОГО ОТРАЖАЕТСЯ И НА ВНЕШНЕМ ВИДЕ ЧЕЛОВЕКА.
Закономерно, что Тарковский в результате поступил во ВГИК – главный в стране институт, где учили кино понимать, ощущать и видеть. Было легко, потому что кассовые сборы картин ничего не значили и голосом массового зрителя легко можно было пренебречь. Но приходилось сталкиваться и со сложностями – например, мириться с существованием такого идеологического монстра, как соцреализм. Придумал историю про любовь мужчины и женщины – это психологическая драма. Придумал историю, где мужчина любит Родину, пренебрегая знаками внимания легкомысленных девиц, – это соцреализм. Впрочем, достаточно было добавить в картину фигуру Ленина, и она немедленно становилась образцовой.
