Эта философия не только пропагандируется, она подкрепляется финансовыми операциями. За последние годы в Англии были созданы компании “Бритиш шерхолдерз”, “Юникорн” и другие, занимающиеся распространением мелких акций среди населения. Как пишет профсоюзный журнал “Джорнел”, цель этих финансовых операций состоит в том, чтобы “заинтересовать рабочих в капитализме, ослабить борьбу профсоюзов за повышение зарплаты”. Каким образом? Пожалуй, стоит рассказать о том, как в городах Стоктоне и Хартлупе рабочих задумали превратить в… капиталистов. Не двух, не трех, а сто сорок тысяч рабочих компании “Империэл кемикэл индастриз”.
Компания решила выдать заработную плату не деньгами, а акциями, ценными бумагами, которые ежегодно приносят определенный процент прибыли. Хозяева приходили в умиление от этой затеи. Осуществись она, забастовки прекратились бы, ибо рабочие бастовали бы в ущерб самим себе, думали монополисты. Не выйдут рабочие на работу – пострадают доходы компании, а значит, владельцев акций, то есть самих рабочих.
Не рискованное ли дело задумала “Империэл кемикэл индастриз”? Отнюдь нет! Газеты писали, что рабочим хотели всего-навсего лишь привить “чувство владельцев бизнеса”. Контрольный пакет акций оставался в руках хозяев компании. Они могли безопасно распродать мелкие акции среди ста сорока тысяч рабочих. Каждому рабочему причиталось по тридцать—сорок двухфунтовых акций. Например, при пяти процентах годовых рабочий получил бы доход в полтора-два фунта. На эти деньги можно прожить два дня, а что делать остальные дни в году? Работать на хозяина-капиталиста, который, имея акций на миллион, получает доход в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Те же проценты, а какая поразительная разница!
Итак, под Рождество число акционеров “Империэл кемикэл индастриз” сразу увеличилось на сто сорок тысяч. Вероятно, по этому случаю устроили бы пышные торжества, произнесли восторженные речи, объявив, что рабочие перестают быть рабочими, будут впредь именоваться “народными капиталистами”, заложили бы в честь такого сенсационного события памятник. Но не успели.
Получив акции, рабочие бросились их продавать. Такого столпотворения никогда не видели на бирже. У касс выстроились предлинные очереди, брокеры сбились с ног, работали сверхурочно. Столпотворение продолжалось и на следующий день. “Какое невежество! Они не знают цену акциям!” – шептались биржевые клерки. А капиталисты негодовали: “Они презирают нас, а мы пригласили их за свой стол”.
Рабочие спешили отделаться от акций, потому что на эти ценные бумаги много не купишь в магазине. А покупки предстояли солидные: приближалось Рождество».
(Силантьев В. И. Фог рассеивается. М.: Молодая гвардия, 1961.)
А вот так стало в России:
«Мой муж Амарханов Иван Ефимович работал на ТЭЦ ВАЗа в г.Тольятти. И в 1995 году ему предложили приобрести акции РАО “ЕЭС”. Так как 500 руб. за каждого рабочего вносило предприятие, то и муж мой, как и все, еще своих отдал 500 руб. Акции он не получил, но вроде считался акционером. И вот с 2009 года ему стали присылать приглашения приехать на отчетно-перевыборное собрание.
Приглашения для нас как насмешка – мы оба инвалиды. Муж – 1‑й группы, полностью парализован. А я – инвалид 2‑й группы. Затем мы стали получать чубайсовские дивиденды – такие, что все люди смеются. Чтобы не быть голословной, сохранила квитанции. Ну как не стыдно Чубайсу присылать такие деньги! Вот последнее извещение: на наши 628 акций причитается дивидендов 31 копейка. Чтобы получить 31 копейку, мне надо потратить 30 рублей на дорогу до почты и обратно. Тариф проезда на автобусе у нас – 15 руб. в один конец. Терпеть такое издевательство нет сил!
А. Чубайс развалил всю энергетику и у трудяг последний рубль отнял.
Господи, что же это за руководство такое у нас в стране?! Да еще чернят СССР, когда все сами развалили».
(Амарханова Л. С. // Советская Россия. 2011. 24 сентября.)
ИЗ СЕМЕЙНОГО АРХИВА
Мой тесть, известный инженер-строитель Андрей Евгеньевич Страментов, родился в 1902 году и унаследовал таланты и способности своего отца, Евгения Федоровича. Из семейного альбома Страментовых мне запомнилось несколько фотографий. Вот Андрей Евгеньевич в фуражке на студенческой практике среди инженеров и прорабов на стройке. А вот он совсем еще молодой специалист, но уже с тремя орденами на пиджаке: Красная Звезда, «Трудовик» и «Знак Почета». А тут он снят на Крещатике в Киеве – что-то объясняет Хрущеву, показывая на послевоенные развалины. А вот он сфотографирован в Ницце, в Лондоне и в Будапеште.
Андрей Евгеньевич любил элегантно одеться, курил дорогие папиросы. Он был человеком, знающим себе цену, способным творить, учить, командовать. Он начал карьеру с реконструкции московских набережных, облицовывая их гранитом. Орден Трудового Красного Знамени получил за работу, от которой все открещивались, – за несколько ночей сумел булыжное покрытие Красной площади заменить брусчаткой. Дальше – больше: профессорская кафедра, институтские учебники, один из них был переведен на немецкий язык в Германии.
У себя дома он принимал видных архитекторов, ведущих театральных актеров, идеологических работников, журналистов-международников. Андрей Евгеньевич был интеллигент с большой буквы.
Тесть принимал друзей в гостиной, где на стол подавалась изысканная еда – черная и красная икра, копчености, фрукты. И всегда присутствовала бутылка марочного коньяка. Я уважал изысканный вкус хозяина, но однажды пошутил, что после трудного дня в редакции хорошо бы съесть тарелочку щей. Намек был понят.
Меня поражало, что тесть искренне и с большим любопытством интересовался международным положением. Задавал столько вопросов, что приходилось отбиваться шуткой: мол, не так вы, профессор, прожили жизнь, у вас же талант задавать вопросы, брать интервью. Тесть страдал гипертонией, но таблеткам предпочитал рюмочку хорошего коньяка.
Профессор Страментов тогда содержал няню для детей и повариху, личную машину и водителя. Под Новым Иерусалимом в Истринском районе он построил дачу. По западным меркам он жил на уровне среднего буржуа, зарабатывая лекциями и переизданиями учебников. Он получал достаточно для того, чтобы иметь чуть больше, чем можно при социализме.
Андрея Евгеньевича хоронили с большими почестями на Новодевичьем кладбище. Был выделен правительственный катафалк и эскорт мотоциклистов. На Зубовской площади было приостановлено движение транспорта в сторону кладбища. «Будто члена Политбюро хоронят», – поделился я впечатлениями с главным архитектором Москвы Посохиным, давним другом моего тестя. Тот не удивился: «Андрей Евгеньевич строил Москву, работал совместно со строителями, Моссоветом, ГАИ, прокладывал мосты, дороги. Его уважают тысячи москвичей – от рабочих до ученых».
Мне довелось видеть десятки больших городов мира. Москва не уступит им по масштабности и оригинальной архитектуре. Еще до войны Москва обзавелась широкими магистралями под стать нью-йоркским, красавцами-мостами. Послевоенные высотные здания с острыми шпилями войдут в историю столицы как образцы сталинской архитектуры. Они будут стоять века. Пустые хлопоты тех, кто оплевывает соцреализм, с усмешкой взирая на настенные панно станций Московского метрополитена. Они будут вечно повествовать о новой поре нашей истории, о всеобщем энтузиазме советских людей – выходцев из крестьян, рабочих, купцов и интеллигентов-инженеров. Потомки не забудут их труд, их имена.
