Я хоронил его, мой первый дорогой самолет, – сдавал по акту все его переломанные косточки на переплавку. А что стало с Голубничим? Он прилетел с запасного аэродрома, когда «Пе-3» вылетел его разыскивать. Голубничий и Дерябичев стали потом моими друзьями, летали на втором моем самолете, получили высокие награды. Звание Героя Советского Союза Валентин Сугрин получил, летая на моем четвертом самолете. Кроме белой «4» на его фюзеляже Юрий Дерябичев, отличный художник, нарисовал орден Красного Знамени и гвардейский значок. Моя «четверка» дожила до победы. Ее сдали в учебный полк, когда наша часть перевооружалась.
Итак, четыре года войны – четыре самолета. Может быть, это прозвучит наивно, но я любил их, как любят девушку. Я писал им стихи и могу доказать, что это так, – некоторые напечатаны во фронтовой газете, где работал М. Исаковский. Я любил их за красивые, стройные фигуры и вечные капризы. Не верите? А я уверен в этом. Ведь грозное время войны совпало с моей молодостью.
В марте 2009 года вышла книга о моем родном полке. Называется очень хорошо – «Под знаменем гвардии». В ней отражен боевой путь однополчан в годы Великой Отечественной войны, а также освоение реактивных самолетов в мирное время. Книга – энциклопедия 47‑го гвардейского, скрупулезное перечисление всех летчиков и других авиаторов: их фамилии, имена и отчества, воинские звания. Всех живых и… мертвых. В книге список почти 300 однополчан, которые либо погибли, либо пропали без вести за четыре года войны.
Мне приятно, что я неоднократно упомянут в книге «Под знаменем гвардии» как автор книг «Воздушные разведчики» и «Один в небе воин». Помещены отрывки из глав о Героях Советского Союза и рядовых экипажах. С улыбкой рассматривал мои фронтовые фото – с баяном, в гимнастерке с петлицами. Полностью воспроизведена моя «Песня авиационного механика». Песня предваряется неким извинением: «Немало рассказано на предыдущих страницах этой книги о подвигах славных героев-разведчиков. И совсем немного о наземных тружениках-работягах: инженерах, техниках, механиках… Расскажем о них стихами нашего однополчанина-фронтовика, гвардии старшего сержанта Владимира Силантьева».
В книге «Под знаменем гвардии» говорится, что я «впоследствии журналист-международник, автор книг и многих публикаций о славных воздушных соколах». И еще: «Силантьев – разносторонний активный комсомолец. Прекрасно звучал в его руках аккордеон. Отличный механик, был певцом, танцором, музыкантом и даже композитором». Однополчане вспомнили, что на фронте я сочинил музыку и слова к лирическим песням «Весна», «Далеко-далеко», «На перроне, на вокзале в бой любимых провожали». В песне про авиамеханика есть такой куплет:
Еще не успел я назвать никого дорогою.
Мне некогда было на фронте мечтать и любить.
Мне спать приходилось в обнимку с окопной землею,
Чтоб только наутро усталым и сонным не быть.
Уточню, что звал «дорогою» мою любимую первую «пешку». После нее обслуживал еще четыре винтомоторных самолета. А в мирное время на смену пришла реактивная авиация. Полк вооружили «мигами». Они были в строю сорок лет. Но очаровать меня, «однолюба», не могли. «Миг» – не аэроплан, а летающий ящик. Крылья срезаны, кили кривые, к фюзеляжу крепятся два ящика – сопла реактивного двигателя. В полк поступили «Су-24», прозванные механиками «сушки». У них сопла прямоугольные, туловище толстое, длиннющее, а я толстых девчонок еще в школе не любил.
КТО ПРОШЛЯПИЛ НАЧАЛО ВОЙНЫ
Меня и моих однополчан в ходе войны волновали мысли о том, по чьей вине к полудню 22 июня на наших западных аэродромах была почти полностью уничтожена советская авиация? Около полутора тысяч самолетов. Большинство из них не смогло взлететь. Командир моего разведывательного полка Трофим Тюрин назвал этот катастрофический день «воздушной мясорубкой». Ему, летчику-истребителю, удалось взлететь, вступить в бой, но он был сбит. Тюрин рассказал, что они вместе с командующим авиацией Белорусского особого округа Кравцом в канун войны наметили полевые аэродромы для рассредоточения самолетов со стационарных аэродромов. Но не успели. Прошляпили. Более того, не выполнили директиву министра обороны маршала Тимошенко, который дважды отдавал приказ рассредоточить авиацию, машины маскировать, а взлетно-посадочные полосы закрасить в цвет местности.
Прошляпили и командиры сухопутных войск. Более трети дивизий, которые, согласно стратегическому плану, должны быть выдвинуты к границе, не прибыли. Тысяча танков, сосредоточенных в пограничных районах, не сдвинулись с места, так как не были заправлены топливом. Оно должно быть доставлено из… Баку.
Вина за типичное русское разгильдяйство полностью ложится на тогдашнее военное руководство. В первую очередь на командующего Особым округом генерала армии Павлова и его штаб. В субботу, 21 июня, он провел вечер в… театре. Ему доложили, что летчик-разведчик на «небесном тихоходе» «У-2» облетел границу, делал посадки и получал от пограничников сведения о скоплении гитлеровских войск у границы. Генерал армии Павлов выслушал тревожные сообщения, но театральную ложу не покинул и указаний не дал.
А что же Сталин, на которого посыпались обвинения за то, что проморгал внезапное нападение? Ведь кто только не передавал ему донесений о сроках нападения Гитлера. Свои разведчики в Берлине, «друг» Черчилль, знаменитый Рихард Зорге – тот якобы сообщил из Токио точную дату вторжения. Из поднятых архивов Зорге, хранящихся на Лубянке, упомянутой шифрограммы, впрочем, не обнаружено.
И все же, где был Сталин? Документы свидетельствуют, что генсек доверился своим маршалам и генералам. Их профессионализму, их добросовестности, ответственности и полководческим талантам. И глубоко ошибся. Историки из числа объективных считают, что Сталин впервые столкнулся с русским разгильдяйством. Почитайте его речи и приказы времен Великой Отечественной войны, и вы обязательно найдете это словечко – «разгильдяйство». К нему добавлялось «пора кончать с настроениями мирного времени».
И все же?! Не он ли ослабил бдительность солдат и командиров, строго приказывая не поддаваться на провокации гитлеровцев? Хотя они нагло нарушали наши границы, беспрепятственно летали над нашей землей. Один ас долетел до Москвы и сел на Центральном аэродроме. Он доставил «личное послание» Гитлера Сталину. В послании, однако, ничего, кроме общих фраз, не содержалось.
Сталин, возможно, поверил бы фотографиям о готовившихся к нападению гитлеровцах. Эти фотодокументы могли доставить летчики-разведчики моего родного полка. Достаточно было одному самолету пролететь от Балтики до Черного моря и заснять все траншеи, окопы, спрятанные в кустах танки, замаскированные вражеские пушки. Но этого не случилось. К 22 июня 1941 года не было у Красной Армии такого полка. Его создали лишь в августе. Дело это было новое. В первые недели войны Ставка доложила Сталину о сдаче немцам Брянска. Сталин засомневался в достоверности этой тревожной новости. Распорядился послать разведчика моего полка слетать в Брянск. Им был Александр Романов, будущий замкомандира 47-го. Вернулся, доложил: да, в Брянске немцы. Сталин попросил соединить его с летчиком и спросил: «Вы уверены, что слетали в Брянск, а не в другой город?» – «Товарищ Сталин! – отрапортовал Романов. – Я много лет жил в Брянске и знаю все его улицы. В центре я видел танки со свастикой». Сталин повесил телефонную трубку. Романов был награжден орденом. Кстати, второй раз Сталин вспомнил о нашей разведчасти, когда подписывал приказ о присвоении нам гвардейского звания.
