Самое ценное, что ковалось с первых дней войны, – это дух взаимной выручки, товарищества, дружбы. Презрительное словечко «сачковать», увиливать от работы, я впервые услышал на войне. Но явных сачков в полку было немного. Большинство пользовались уважением за то, что не прятались за спиной сослуживцев. В эскадрильи царила особая доверительная обстановка. Командиры обращались с подчиненными как с товарищами.
41-й, верно, страшный год. Сначала мы верили спокойным сводкам Совинформбюро о сдаче наших городов якобы в порядке планомерного отступления. Верили потому, что помнили подобную тактику маршала Кутузова в войне с Наполеоном. Но когда наши войска сдали гитлеровцам Минск, Смоленск и другие крупные города, закралось сомнение, и среди нас родилось острое словечко «драпать». Оно было в обиходе солдат и командиров. Однако никто из нас не сомневался, что рано или поздно, под Москвой или Владимиром, немцев остановят и погонят назад. И эта вера была сильнее любого оружия.
Сталин, к сожалению, просчитался во многом. В первую очередь в сроках нападения. Он полагал, что Гитлер должен предъявить Москве какой-либо ультиматум, прежде чем начать войну. Москва в ответ предложит начать переговоры с целью рассмотрения требований и претензий Берлина. Таким образом, Сталин рассчитывал затянуть переговоры до момента, когда Красная армия закончит программу перевооружения, рассчитанную на конец 1942 года. Гитлер, однако, не выдвинул ультиматума и без объявления войны напал на нашу страну. В этом суть сталинского определения «вероломного и внезапного» нападения со стороны Германии, а не в том, что Красная армия была не готова к войне и она якобы явилась для нее полной неожиданностью. Напротив, в войсках только и разговоров было о неизбежности войны.
Вопросы, вопросы… Мы задавали их себе на фронте в пору, когда из-за непогоды прекращались боевые полеты и наступала короткая передышка. Тогда в землянке у печурки кто про себя, а часто и вслух обсуждались наболевшие вопросы: как же так случилось? Ответ был – мы не умели тогда вести современную войну. Сталин, в общем-то гражданский человек, просчитался, полагая, что армия живет по своим жестким законам и должна быть готова в любую минуту по тревоге дать отпор противнику. Да, нас в военном училище обучали этому, заставляли зубрить Устав. Устраивали боевые тревоги, наказывали тех, кто в считаные минуты не успевал соскочить с койки, одеться, взять винтовку и встать в строй. И, наоборот, объявляли благодарность тем, кто укладывался в срок.
Мы были поражены обстановкой, когда прибыли из училища в боевой полк. Шла война, а никто нас не выстраивал, не проверял, начищены ли сапоги, блестят ли пуговицы, не грязен ли воротничок гимнастерки. Никто не водил нас строем по гарнизону в столовую или на аэродром. Сначала мы вытягивались по стойке «смирно» и отдавали честь встречному офицеру. Позже лишь прикладывали ладонь к виску, как это делали все летчики, будто подчеркивая, что авиация – не пехота, а особая каста.
Давайте по-честному, пусть в подушку, чтобы другие не слышали – ведь стыдно! – укорим себя. Сколько нелепых потерь мы понесли из-за недисциплинированности, из-за привычки делать все на авось, спустя рукава, надеясь – «есть начальство, пусть оно и думает». В нашем боевом полку, который ходил в передовых, был отмечен многими орденами и наградами, четверть экипажей, а значит, самолетов, погибла не в тылу врага, а на своей территории. В результате непростительных ошибок, расхлябанности, неумения владеть техникой.
Могут сказать – Сталин виноват. А кто виноват в том, что к полудню 22 июня 1941 года на западном направлении из имевшихся у нас 1500 самолетов осталось менее пятисот? Большинство из них было уничтожено на земле, не успев подняться в небо. Опять Сталин? А мы-то где были? На многих аэродромах самолеты были расставлены в ряд, как на параде. Кое-где с машин поснимали пулеметы и разложили на земле для инспекции. И это возле границы! В момент, когда уже горел пожар мировой войны, когда политруки разъясняли: Гитлер поклялся сокрушить первое в истории рабоче-крестьянское государство, то есть нас с вами! Опять Сталин виноват? Проглядел начало войны? Верно, проглядел. Но мы-то чем занимались?
Да, что там в начале войны! В 43-м у нас в полку произошла очередная трагедия. Я был ее свидетелем и потенциальной жертвой. Март месяц. Все ликуют. Мы разгромили немцев под Сталинградом. Какая славная победа! Мы наконец научились воевать. Тыл посылает нам все больше самолетов. На наш полевой аэродром сели две эскадрильи новеньких «МиГов». Их перегоняют на помощь блокированному Ленинграду. Солнечный денек. Вдруг над аэродромом на большой высоте появляется фашистский разведчик, засекает истребителей и скрывается. Мы, разведчики, знаем – не к добру прилетал. Значит, жди ночной бомбежки, а истребители выстроились в ряд, опять, как на параде. Как в июне 41-го! Ночью налетают фашистские бомбардировщики и снова преподают нам урок, жестоко наказывают за беспечность. Десятки самолетов были уничтожены на земле.
Разве Сталин не внушал советским людям, что необходимо покончить с расхлябанностью и разгильдяйством? В мирное время еще можно что-то поправить, а на войне несобранность и небрежность оборачивались бессмысленными потерями и жертвами.
Дальновидный вождь
Утверждают, что Сталин во время отсидки в тбилисской тюрьме всегда появлялся на прогулке с книжкой в руках. Надзиратель тюрьмы был страшный человек. Он регулярно занимался профилактикой страха у заключенных. Во время прогулки бил наотмашь по лицу каждого зэка. Приближаясь к надзирателю, урки заранее нагибали голову и прикрывали лицо ладонями. Сталин, напротив, подходил к тюремщику с гордо поднятой головой. Следовал сильный удар в скулу. Так продолжалось весьма долго, пока надзиратель не зауважал грузина и перестал его бить. Сидельцы с почтением относились к заключенному с книжкой. Радек писал, что Сталин в ссылках трижды конспектировал «Капитал» Маркса.
Во главе первого государства рабочих и крестьян не мог не стоять диктатор. Ведь такое государство в ленинском понимании есть диктатура пролетариата. С появлением в 30-х годах авторитарных режимов слово «диктатура» приобрело зловещий, резко негативный смысл. Сталин предложил не употреблять термин «диктатура пролетариата» применительно к СССР. Появилось новое и хорошо звучавшее определение – «советская власть». Хрущев, хотя и клялся, что не может быть идеологического сосуществования с капитализмом, вычеркнул из коммунистического обихода «классовую борьбу» и «диктатуру пролетариата». При Брежневе признали возможность победы социализма парламентским путем. Появился даже пример – победа на президентских выборах социалиста Сальвадора Альенде в Чили. Горбачевщина пошла дальше всех, капитулировав перед «общечеловеческими ценностями».
Сталин был просвещенным руководителем. И вся история борьбы большевиков с меньшевиками, с ликвидаторами и отзовистами, эсерами и кадетами, ренегатами и социал-предателями крутилась вокруг центрального вопроса – признать или не признать Марксово учение о классовой борьбе и диктатуре пролетариата. Придя к власти, большевики приступили к воплощению философского спора в реальную жизнь. А что это значит, как не уничтожение классов-паразитов: буржуев, помещиков, банкиров, кулаков? Сначала речь шла о лишении их материальной и политической силы, но в гражданскую войну большевики применяли весьма жесткие меры. Их противники поступали таким же образом. Ленин учил, что «диктатура пролетариата есть неограниченное законом и опирающееся на насилие господство пролетариата над буржуазией». Сталин постарался быть его верным учеником.
