Много сомнений и раздумий вызывал у меня выдвинутый Сталиным тезис об усилении классовой борьбы по мере продвижения к социализму. При Горбачеве, как никогда со времен гражданской войны, высоко поднялась волна антикоммунизма и антисоветизма. По стране прокатывался вал митингов и демонстраций, забастовок и кампаний неповиновения под лозунгами ликвидации коммунистического правления. Демпресса и неформалы науськивали народ судить коммунистов. Травля достигла апогея в Калуге, где антикоммунистический маньяк ворвался в редакцию местной коммунистической газеты и убил из обреза редактора-коммуниста Ивана Фомина. Свою расправу преступник пытался оправдать перед судьями необходимостью уничтожить всех большевиков – «банду убийц». В Кузбассе демократы провоцировали всероссийскую политическую стачку и привлекли на свою сторону шахтеров. В Прибалтике антикоммунистическое правительство объявило о реставрации старых буржуазных порядков и с почетом принимало бывших домовладельцев и фабрикантов, обещая возместить ущерб, нанесенный их имуществу за годы советской власти.
Да, спустя 70 с лишним лет советской власти мы не построили бесклассового общества, о котором страстно мечтал Маркс. Паразитирующий класс новоявленных буржуа проявил себя в мафиозных делах, организованной преступности, накопив миллиарды рублей на ухищрениях «теневой экономики». Объявленный Горбачевым гуманный и демократический социализм оказался слишком гуманным к «теневикам» и спекулянтам-кооператорам. Экономическая и политическая мафия схватила за горло «гуманистов». В Прибалтике она чуть ли не с фашистскими лозунгами добралась до власти. Вопрос встал – кто кого? Либо власть толстого кошелька с рублевыми и долларовыми купюрами. Либо власть народа, рабочих и крестьян. Либо реставрация капитализма – продажа в частные руки земли, квартир, фабрик, газет, ресторанов. Либо социалистический выбор. На Пленуме ЦК КПСС было рекомендовано партийным комитетам, профсоюзам «строго проследить, чтобы приватизация проводилась в интересах трудящихся», а также «не допускать насильственной деколлективизации в деревне».
Вспомним, после уничтожения классов буржуев и помещиков Ленин считал кулачество последним эксплуататорским классом в России. Он был весьма резок в своей оценке. «Кулаки, – писал он, – самые зверские, самые дикие эксплуататоры». Он называл их «кровопийцами», «пауками», «вампирами». В то же время Ленин строго предупреждал различать среди крестьян «середняков», которых считал союзниками рабочего класса. Он категорически выступал против мелкотоварного производства, за «общий, артельный, товарищеский труд» в деревне.
О необходимости и последствиях коллективизации я размышлял еще в юности, видя пустеющую с каждым годом родную деревню Чувашиху. В нашем доме окна давно светились лишь в половине, где жил дед Матвей вместе с тетей Машей. Уехали искать счастья в Москву мой отец с младшим сыном Павлом, ставшим комсомольским вожаком и рано умерший от туберкулеза. В Москве на Плющихе обосновалась целая колония Силантьевых.
В Чувашихе создали колхоз, загрохотал в поле трактор. Купили молотилку и косилку на конной тяге. Колхоз преуспевающим не был и не мог им быть: мало земли, да и та – суглинок. Выращивали картофель, рожь, турнепс. В пойме Колокши косили траву. Лишь отдельные участки поддавались сенокосилке, остальные были в кочках. На лето в пору сенокоса из Москвы приезжали родственники помогать отцам и матерям. Тетя Маша и другие пожилые женщины хлопотали по дому, обрабатывали приусадебные участки. Как колхозницы, они работали немного и получали символическое количество трудодней. Многие держали корову, овец, поросенка, кур и уток. Постарев, дед Матвей заведовал колхозной пасекой.
Коллективизация последовала за новой экономической политикой, которая кончилась трагически – голодом и введением карточной системы. НЭП привел к резкому противоречию между городом и деревней. Нэпманы и государство не смогли обеспечить крестьян промышленными товарами и аграрной техникой, а крестьянин лишился выгоды продавать зерно, ибо на вырученные деньги нельзя было купить необходимые товары. Сначала крестьянин придерживал зерно, затем сократил посевы. Нечто подобное повторилось в… ходе перестройки и в первые месяцы ельцинской либерализации цен. Вырученные от продажи сельхозпродуктов рубли оказались бумажками, так как бешено взлетели цены на сельхозмашины, удобрения и корма. Сталин решил проблему разошедшихся в стороны ножниц (интересов города и деревни) путем коллективизации. Государство взяло на себя обязанности снабжения деревни промышленными товарами по доступным ценам. Однако товаров не хватало, производство машин только налаживалось. Причем начинать выпуск тракторов надо было с сооружения доменных печей и электростанций. Все эти проблемы могла решить индустриализация страны.
Партия и лично Сталин не скрывали, что основным источником накопления средств для строительства тракторных заводов, гигантов металлургии, оборонных предприятий являются продукция деревни и внутренние займы населения. Подчеркивалось, что страна, находящаяся во враждебном окружении, не может рассчитывать на иностранные кредиты. В партийных рядах прямо говорилось о взимании «дани» с деревни. В апреле 1929 года Сталин резко полемизировал с Бухариным по поводу сверхналога на крестьян. Суть не в названии, говорил он, а в том, что «сверхналог нужен для того, чтобы двинуть вперед развитие индустрии, налог посилен для крестьянина, он уменьшается и не является средством эксплуатации; индустриализация в конечном счете преследует цель поднять благосостояние крестьянства, как и всех трудящихся».
Позже, когда я перечитывал «Вопросы ленинизма», подтвердились мои мысли времен молодости. Они родились при чтении «Капитала» о земельной реформе, об истории первоначального накопления английского капитала, о разорении мелкого крестьянства и создании крупных помещичьих хозяйств в Германии. Тогда мне в голову закралась мысль, что социалистическая индустриализация не могла состояться без разорения крестьянства. Деревня являлась не только источником накопления, но и поставщиком рабочей силы для создававшейся тяжелой индустрии.
Значит, наша индустриализация могла быть оплачена лишениями и трагедиями наших крестьян. Страна-то была крестьянская. Другого пути, альтернативы не было. Мог ли Сталин говорить об этом открыто? Мог, но мало, кто поддержал бы его идею. Любопытно, как Сталин преподносил публично проблему создания армии рабочих. Он обещал колхозам посылать сельхозтехнику в достаточном количестве. В ответ на это он просил деревню выделять по миллиону в год крестьянских рук для заполнения вакансий на строящихся заводах.
В «Кратком курсе КПСС» я прочел, что перед Первой мировой войной в России отмечалось бурное индустриальное развитие, «небывалая концентрация промышленности», превосходившая по уровню промышленность Северной Америки. Речь, однако, шла о выкачивании из российских недр сырьевых ресурсов иностранными компаниями. Нефть наполовину принадлежала англо-французскому капиталу, металлургия на две трети прочим иностранцам. Молодым людям XXI века трудно оценить значение индустриализации. Нам же, ровесникам Октября, с ранних лет довелось испытать великую гордость и радость видеть первые советские грузовики и тракторы. К тому же они были первыми стальными машинами, увиденными нами. Ведь мы привыкли встречать на улицах извозчиков на колясках, а зимой – на санях, запряженных лошадью.
