Нам все было в диковинку. Мы жили, росли среди первопроходцев, и сами были первопроходцами. Философов, писателей, публицистов ждут неразгаданные тайны нашего времени: почему мы не подсчитывали свои материальные выгоды, а думали об обществе, о его благе? Почему жертвовали жизнью во имя счастья нашей Родины, дружбы народов, интернациональный долг считали священным? Ответы для нас были весьма просты, ибо перечисленные выше критерии жизни составляли суть нашей морали. А насчет цены? Нельзя выиграть войну без человеческих жертв. При подготовке боевых операций генералы подсчитывают количество необходимых пушек и танков, число солдат и офицеров, которые погибнут или будут ранены. Индустриализация 30-х годов была крупнее и масштабнее любой операции прошлой мировой войны. Ее цена не поддается исчислению, она огромна. Важно, что ни жертвы, ни издержки не пропали даром: человечество будет изумляться и восхищаться: как удалось отсталой России сокрушить моторизованную Германию?
Победу обеспечили мы – «винтики», крепившие государственную машину. Но нельзя недооценивать и роли Сталина, в руках которого тогда сконцентрировалась вся власть Главнокомандующего. Без лидера-диктатора немыслимо было мобилизовать для Победы всё и всех, включая последнего отпетого зэка. У диктатора Сталина должны были быть крепкие нервы, зоркий глаз на саботаж и разгильдяйство, если хотите, отсутствие жалости. Петр Великий построил свой город-столицу на костях крепостных крестьян и безжалостно модернизировал Россию. И вошел в историю как Великий царь. А Иван Грозный, проклятый за жестокость и восхваленный за укрепление отечества! Политическая аксиома гласит: чем жестче правитель, тем успешнее его государственные дела.
Меня всегда удивляло, каким магическим средством пользовался Сталин, увлекая своими идеями и мыслями самую разнообразную аудиторию. Оратором он был никудышным, до конца жизни не избавился от грузинского акцента. Этим средством могла быть только железная логика, умение найти контакт с аудиторией, а также свежесть и новизна идей, их глубокая притягательная сила. Человек, который почти не показывался перед народом, сумел его заворожить и повести за собой.
Подобно талантливому педагогу-воспитателю, он угадал настроение подопечных ему людей, дал им веру в самих себя и в лучшее будущее. Без веры и надежды нет человека. Сталин, если хотите, сыграл на всесоюзных шовинистических чувствах народов. Я имею в виду не отдельно взятых русских или казахов, украинцев или грузин, а в целом весь советский народ. Сталин пробудил в нем чувство огромного достоинства гражданина великой державы, внушил, что отсталая Россия заслуживает великой судьбы, а главное – способна ее творить. Да, Сталин наверняка приукрашивал статистику своих пятилеток, но делалось это не для обмана населения, а для укрепления в нем уверенности в социалистическом строительстве.
При Сталине во всех сферах жизни поддерживался настрой непобедимого оптимизма, о чем ярче всего свидетельствуют бодрые, уверенные, в стиле маршей массовые советские песни. В некоторых из них явно прослеживается русское шапкозакидательство, как, например, в песне «Если завтра война», но все они работали на одно дело. Упрекают Сталина в том, что он обезличил человека, окрестив его «советским». Зато не выпячивалась национальность, затушевывались отрицательные национальные черты, запрещались ругательства вроде «хохол», «москаль», «абрек» и прочие. В репертуарах праздничных концертов обязательно включались гопак, лезгинка, молдавский танец. Казалось бы, мелочи. Но и они цементировали великое достижение сталинского периода – дружбу народов.
Первые шаги в «комсомолке»
Первое время после Победы в полку царствовала эйфория. Нас приветствовали как победителей. Но вскоре начались мирные солдатские будни. Мы, сержанты, мечтали покинуть авиацию и получить мирные гражданские профессии. Все понимали, что страна понесла огромные материальные и людские потери. Там, где прошелся молох войны, остались развалины. Города, села, фабрики и поля – всюду послевоенная разруха. Постановлением министерства обороны было решено сокращать численность военнослужащих в зависимости от возраста. Мне предстояло уволиться через несколько лет, так как к окончанию войны Красная армия насчитывала миллионы человек.
Я переживал. Обострились болезни, то ли от плохого фронтового питания, то ли с детства я был не таким уж крепким парнем. Полковые врачи направили меня в гарнизонный госпиталь, находившийся в польском городе Бромберг (сейчас – Быдгощ). Молодая врач-терапевт повертела в руках бумажку, где говорилось о направлении на лечение старшего сержанта В. И. Силантьева, и спросила: «Как вас зовут?» Я почему-то ответил просто: Володя. Врач пощупала мой тощий живот и сказала: «Володя – красивое имя. Ничего у вас страшного нет. Вернетесь в Москву, женитесь, и все у вас пройдет». Она выдала бумагу «негоден к строевой», что означало мою демобилизацию. Полковое начальство отпустило меня с сожалением: теряем отличного баяниста. Товарищи тепло провожали меня у разрушенного бомбой моста через Вислу. Володя Соколов произнес речь на прощание, а через два года все мои товарищи тоже разъехались по домам. Шел тяжелый послевоенный 1947 год.
Не знаю, как получился из меня стихоплет. Свои первые стишки я опубликовал еще в школьной стенной газете. Она делалась рукописной, как и впоследствии эскадрильские боевые листки, в которых я писал тексты, а Юра Дерябичев рисовал шаржи на авиаторов. У меня сохранились многотиражки разных лет с примерами моего юношеского творчества. Стих-шарж на незадачливого курсанта, пришедшего последним в ротном лыжном походе, был опубликован в красноармейской многотиражке «Контакт» в номере, посвященном 60-летию Климента Ворошилова, тогда первого заместителя министра обороны. В армейской газете «Сокол Родины» на Северо-Западном фронте напечатаны мои уже более зрелые «Летчик и механик» и «Девушка-моторист». Конечно, с поступлением в Институт иностранных языков мне открылось широкое поле для развития творческих начал. В институтской многотиражке «Советский студент» я публиковал не только тексты, но и музыку к ним. Некоторые вещи, например «Борьба за мир», были напечатаны на первой странице с нотами для исполнения.
Трогательная «Прощальная песня» появилась в «Советском студенте» 28 апреля 1952 года. Я прощался не только с прекрасным институтским временем, но и со своим музыкальным творчеством. Начиналась новая жизнь. Жизнь увлекательная, но и тяжелая. Жизнь газетчика, у которого не оставалось свободного времени для написания стихов, а тем более музыки.
Когда я завершал учебу в институте в начале 50-х годов, специалисты со знанием английского языка ценились весьма высоко. Таковых было немного. Редактор иностранного отдела «Комсомольской правды» Николай Князев пришел в нашу многотиражку с целью подыскать себе сотрудника, увлекающегося журналистикой и знавшего английский. Назвали мою фамилию. Так, который раз в жизни мне повезло – сбылась моя мечта писать в большую газету. Не раздумывая, я дал согласие, и вдруг пришло приглашение из отдела кадров «Правды». В разговоре с кадровиком я не смог выяснить, какую работу мне предлагают, смогу ли я писать. «Вы должны понять, что в «Правде» наилучшие условия и возможности для роста», – уклончиво пояснял кадровик. Тем временем из «Комсомолки» позвонили и попросили принести что-нибудь из моих сочинений, например дипломную работу.
