– Но она на английском языке, – предупредил я.
– Вот здорово! – послышался в трубке голос кадровички «Комсомолки» Маши Удаловой. – Таких специалистов я еще не принимала на работу. Приносите, мы найдем рецензента.
Диплом рецензировал сотрудник иностранного отдела, выпускник МГИМО Борис Кротков. Он изучал английский в институте, но не настолько глубоко, как студенты Иняза. В МГИМО дипломатии уделялось больше внимания, чем языкам. Борис был восхищен моими знаниями английского и дал «добро». Потом меня направили на собеседование к заместителю главного редактора грузину Гоцеридзе. Я показал ему стихотворение «Мечта» про Сталина. Он дважды внимательно его прочел. По его мимике я понял, что он не одобряет моего панибратского описания появления вождя перед студентами в качестве лектора. Но ничего не сказал.
О, желанная и проклятая, сладострастная и мучительная жизнь газетчика! Я прожил четверть века, мечтал писать и не подозревал, что труд газетчика – адский. Тогда еще был жив Сталин. Он заканчивал рабочий день поздно ночью. Все руководство страны вынуждено было подлаживаться под его ритм работы, и газетчики не в последнюю очередь. Важнейшие материалы «Правды» направлялись ему для ознакомления, и порой, возвращались с личной правкой Сталина. «Комсомолка» не пользовалась таким вниманием, но план каждого номера направлялся заблаговременно в Агитпроп ЦК, и бывали случаи, когда со Старой площади звонили и просили воздержаться от запланированной публикации либо прислать ее для ознакомления. Можно считать такой порядок жесткой цензурой, а можно и палочкой-выручалочкой, ибо руководство газеты не было достаточно информировано о событиях в стране и за рубежом. В практике газет бывали случаи, когда печатались хвалебные очерки о каком-либо передовом председателе колхоза или директоре завода, а наутро нас информировали из ЦК, что он арестован за растрату или, хуже того, умер. Известный газетчик, выросший в писатели Юрий Жуков (он начинал в «Комсомолке») рассказывал нам, что помнит два случая, когда Сталин лично звонил в «Правду» и диктовал поправки к передовицам. Однажды Сталин предложил усилить передовицу, посвященную миролюбивой политике Советского Союза, пословицей, адресовав ее Уинстону Черчиллю: не суйте свое свиное рыло в наш советский огород. «Комсомолка» версталась в одном цеху с «Правдой» и начинала печататься вслед за первой газетой страны. Для нас, смертных, рабочий день кончался к рассвету. Измотанные, с воспаленными глазами, мы еще толкались с полчаса в редакции, ожидая, когда нас развезет по домам единственная дежурная «победа».
На следующий день мы приходили в редакцию с большим опозданием. Наши руководители понимали, что мы способны лишь болтаться по кабинетам, рассказывать анекдоты, да играть в пинг-понг. На серьезное дело – правку материалов и собственные сочинения – мы едва ли были способны. Могли допустить ляп, не дай бог серьезную ошибку, за которую по голове не погладят. История «Комсомолки» знает случаи, когда за ошибки разгоняли всю редколлегию.
До работы в «Комсомолке» я увлекался волейболом, играл на аккордеоне, ходил в кино и театры. Обо всем этом пришлось забыть. Однако все утраты компенсировались творчеством, внутренней радостью от того, что под важным материалом стоит твоя подпись. Много статей, обзоров, заметок опубликовано в нашей печати за 36 лет моей журналистской деятельности! Нам также разрешалось писать «налево» – в журналы и еженедельники, на радио. Кто мог и хотел, зарабатывал в меру возможностей. Для многих дополнительный заработок был крайне необходим. Правда, был строгий порядок: каждый сотрудник ежемесячно должен был подготовить два материала внешних авторов. Не выполнил так называемой отработки, лишался гонорара за опубликованную собственную статью. А финансовые органы следили за тем, чтобы в гонорарной ведомости сумма гонораров сотрудников редакции не превышала 60 процентов, остальное, будь добр, отдай авторам со стороны. Хороший порядок!
Журналист воображает, что он семи пядей во лбу, по крайней мере умнее всех. Этот феномен легко проследить на примере перестроечной печати, которая выпячивала на первый план мнение своих обозревателей и штатных репортеров и не жаловала авторские материалы, за исключением бесед и интервью с одними и теми же «прорабами перестройки». И как часто ведущий беседу журналист задавал пространные, но наводящие на определенную мысль вопросы. Они порой были длиннее, чем ответы. В мои годы работы в «Комсомолке» мы тоже брали интервью у популярных деятелей, но меня учили обдумывать заранее короткие вопросы, чтобы дать возможность широко представить точку зрения интервьюируемого.
«Комсомолка» нача`ла моей карьеры резко отличается от перестроечной «Комсомолки». Их роднит лишь молодецкий энтузиазм, журналистский азарт, поиск нового, да длинное название газеты, украшенное орденами, которые придется рано или поздно снять. «Комсомолка» советского периода исповедовала мораль коллективизма, взаимной выручки, самопожертвования, служения Родине. Каждая ее строчка излучала оптимизм, надежду и веру, без чего немыслима жизнь человека. Ту родную «Комсомолку» любили читать даже недруги советской власти. Ибо на ее страницах рассказывалось о мужественных людях, не знавших поражений, о романтических первопроходцах и открывателях неведомого. Газета была застрельщицей многих славных дел ребят и девчат из Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи (ВЛКСМ), радовалась вместе с ними одержанным победам и огорчалась, когда бюрократы и партийные чинуши проявляли равнодушие к быту молодых энтузиастов.
Со страниц той «Комсомолки» звучали не только победные фанфары. Отнюдь! В каждом номере печатался фельетон, критический очерк либо проблемная статья, в которой указывались недочеты социалистического строительства и предлагались пути их исправления. За этим строго следил секретариат, планируя очередной номер. Перестроечная «Комсомолка» стала грешить желтизной, апломбом, дурным смешком и погоней за сенсацией. Но даже не это главное. Газета стала смотреть на жизнь через узкую щель или бинокль, направленный в одну точку. В жизни ведь бывают радостные мгновения рождения нового и, увы, неизбежные похороны отжившего. Горбачевская «Комсомолка» увлеклась хулой советского прошлого, своих кровных ВЛКСМ и КПСС. А ведь без мощной всесоюзной организации, которую перестроечная «Комсомолка» похоронила в антикоммунистическом угаре, невозможно быть массовой молодежной газетой. По заграничному опыту знаю, что нигде в мире нет больших молодежных газет, потому что там нет сильных молодежных организаций.
В «Комсомолке» 60-х годов трудилась плеяда талантливых журналистов. С доброй завистью и обожанием мы относились к коллеге, а затем и редактору иностранного отдела Борису Стрельникову. Я старался подражать ему, научиться находить точные выражения, образные сравнения, четко излагать мысль. Увы, получалось порой неуклюже. Иной раз согнешься над машинкой, ищешь подходящее слово, злишься, если прервет мысль телефонный звонок или забежит с вопросом товарищ. А вот Борис обладал талантом необыкновенным. Он не запирался от людей, работая над передовицей, мог прерваться, выслушать тебя, пошутить и снова спокойно продолжать писать. Вернувшись из командировки, он обычно проверял свои творческие задумки на публике. Он заходил к коллегам, рассказывал о своих впечатлениях, следил за нашей реакцией и уходил сочинять очерк. Мы удивлялись, вскоре прочитав уже рассказанное нам, иногда с небольшими коррективами, а порой и с другим неожиданным концом.
