У Стрельникова мы многому научились. Писали много. В начале своей журналистской карьеры я публиковался чаще и объемнее, чем спустя двадцать и больше лет. В иностранном отделе трудилось тогда четыре литсотрудника и два редактора. Еще в доперестроечное время штаты возросли втрое и больше. Мы же поочередно писали еженедельный подвал «Международное обозрение», а также комментарии и фельетоны. Случалось, кто-то болел, уезжал в командировку. Писали за них. Доводилось писать и передовые статьи на международные темы.
Счастливое, неповторимое время! Голова кружилась от успехов! Однако старожилы «Комсомолки» – очеркисты Семен Гарбузов, Илья Котенко, Любовь Иванова и другие – самокритично оценивали успехи популярной газеты. Они испытывали неудовлетворенность своим творчеством, постоянно искали новые краски и ходы в изображении, как мы говорили тогда, «положительного героя». Фельетонист Илья Шатуновский сетовал на мелкоту своих «негативных типов». Всем хотелось сделать шаг вперед, глотнуть свежего воздуха. Эти переживания полностью разделял Алексей Аджубей, голубоглазый здоровяк, которого все по-дружески звали Алеша. Он не занимал тогда редакторских должностей, выезжал в Австралию на освещение Олимпийских игр. Мне понравился его очерк о закрытии игр, когда над стадионом в далекой незнакомой стране наш прославленный бегун Куц пронес красный стяг Страны Советов. Алексей нашел новые образы, слова об этом событии. С интересом я читал его репортажи о соревнованиях, об игре наших футболистов. Искал я в его отчетах добрые слова о моем любимце Эдуарде Стрельцове, центрфорварде сборной СССР и московского «Торпедо», за которое болел с отроческих лет. Почему? Стадион «Торпедо» находился недалеко от Шаболовки, где я жил. И потом футболисты этого клуба вписали славные страницы в историю нашего спорта. Среди легендарных имен числится и торпедовец Стрельцов, ставший в 19 лет лидером сборной команды страны.
И вдруг знаменитый футболист, кумир миллионов болельщиков становится героем фельетона Ильи Шатуновского. Сенсационный разоблачительный материал прогремел не только у нас, но и произвел шок за границей, ибо скандал разразился накануне очередного чемпионата мира по футболу в Стокгольме. Наш лучший форвард был уличен в разврате и обвинен в изнасиловании. С легкой подачи «Комсомолки» он был привлечен к суду и осужден на семилетний срок. Стрельцов отсидел несколько лет, вернулся домой, стал играть за заводскую футбольную команду. Он был виртуозом, большим мастером, и вскоре вся Москва стала собираться на матчи с его участием. Спортивные комментаторы требовали разрешить ему выступать за команду мастеров «Торпедо» и за сборную страны. С аналогичной просьбой обращались к властям депутации автозавода им. Лихачева. Одна из них посетила Алексея Аджубея. Он уже был главным редактором «Известий», членом ЦК и прочее, и прочее. Инициатор антистрельцовского фельетона вел себя по-барски, наотрез отказывался помочь. Надо было осуществить антихрущевский переворот, снять Аджубея с работы, чтобы Стрельцов снова предстал на зеленом ковре перед миллионами болельщиков в своем блеске и очаровании. Он великолепно выступал за сборную в официальных матчах дома, но за границу на ответные матчи его не пускали. Что поделаешь, такие были порядки – раз был судим, значит, числишься невыездным.
Но я забежал вперед. Молниеносную карьеру Аджубей делал на наших глазах. И часто от его восхождения на олимп власти зависела наша личная судьба. По крайней мере, я проработал с Аджубеем тринадцать лет, с момента, когда он был скромным, не обличенным чинами журналистом, до момента его падения с высокой иерархической вершины. Все эти годы мы поддерживали самые дружественные отношения, хотя и были моменты конфронтации. В период работы в «Комсомолке» мы не верили слухам о карьеризме Аджубея, который был зятем Никиты Хрущева. Его родственные связи не казались мне удобной ступенькой для продвижения вверх. Алексей выделялся среди всех нас своей энергией, новаторством, способностями. Он был достоин редакторских должностей. Однако мы и не предполагали, что дни главного редактора «Комсомолки» Дмитрия Петровича Горюнова уже сочтены, что он будет переведен в «Правду». Повод для подобных подозрений возник после перехода Бориса Стрельникова на работу в «Правду». Он был приглашен поехать в Нью-Йорк собственным корреспондентом.
Все сотрудники иностранного отдела ютились в одной большой комнате. В ней умещались четыре стола. Рядом находился кабинет Саши Лосева, заместителя редактора отдела, толкового международника, весьма уважаемого в редакции. Естественно, мы ожидали его назначения на место редактора отдела, освободившееся после ухода Стрельникова. Нашему удивлению и возмущению не было предела, когда нам сообщили, что вакансию заполнит Карл Непомнящий, рядовой литсотрудник «Огонька». Тот самый рыжеватый, низкорослый, розовощекий еврей, который частенько заглядывал к нам в отдел поболтать, рассказать анекдот, обменяться впечатлениями. «Огонек» располагался этажом выше. Мы, естественно, встречались в столовой, толкались в лифте или очереди в бухгалтерию, получая зарплату. Никто из нас всерьез не воспринимал Карлушу, которого нам предстояло величать не иначе как: «Карл Ефимович! Чего изволите-с?» Так мы шутили, узнав новость о его назначении, и воспринимали ее как очередной слух. Мы реагировали бы иначе, если бы речь шла о назначении, скажем, Генриха Боровика или Николая Драчинского, много писавших в «Огоньке» на международные темы. Но Лосев сказал мне, что уже принято решение о назначении Непомнящего, с которым он отказался работать. Он добавил, что его позицию поддерживают все сотрудники отдела – Кассис, Корявин и Попов. Что я думаю о случившемся? Я ответил, что пора брать на работу людей со знанием языка. В то время многие видные международники не знали иностранных языков, например Борис Стрельников. Перед первой поездкой в Нью-Йорк он полгода с учителями изучал английский, от работы в редакции был освобожден.
Узнав о бунте, одни нас поддерживали, другие трусливо заклинали – уволят вас, дурачков! Горюнов собрал нас на экстренное совещание редколлегии и сказал, что наш отказ работать с Непомнящим известен в Агитпропе ЦК, редколлегии предложено разобраться и доложить причины. Первым выступил Лосев. Он дал резко негативную характеристику Непомнящему и твердо заявил, что за него работать не собирается, найдет себе другое место. Все мы характеризовали Карла не с лучшей стороны. Я говорил, что не могу представить себе на месте Стрельникова рядового сотрудника из журнала, который весьма эпизодически освещает международную политику. Более того, меня удивляет, что «Комсомолка» не в состоянии подыскать равноценного Стрельникову редактора. Мы не заметили, что на заседании отсутствует Аджубей, зачинщик всей этой неприятной истории. В заключение Горюнов сказал, что он доложит о разговоре в ЦК, за которым решающее слово. Нас не уволили, бунт закончился компромиссом. Карл Непомнящий занял кресло редактора, а бунтовщиков стали уважать и продвигать по службе. Вадим Кассис поехал собкором в Китай. Сашу Лосева вдруг послали в Нью-Йорк освещать чрезвычайную сессию Генеральной ассамблеи ООН. После возвращения ему предложили пост главного редактора вновь создаваемого молодежного журнала. Меня срочно направили специальным корреспондентом в Египет, где шла война из-за Суэцкого канала. Непомнящий старался завоевать у нас авторитет. Он сердечно провожал меня в первую командировку. Перед отъездом пригласил к себе в кабинет главный редактор Горюнов, человек строгий, но справедливый, каких уважают и любят. Заговорил отцовским тоном, впервые перейдя на «ты». Наставлял быть на высоте. «Не на прогулку едешь. Там идет настоящая война. Поосторожнее будь», – сказал он на прощание.
