Хочу вспомнить добрым словом известинцев-фронтовиков. «Здесь каждый день считался за три» – так называлась книжка очерков о войне, которую мне подарил Анатолий Иващенко, мой друг еще по работе в «Комсомолке». Он работал в сельскохозяйственном отделе, объездил всю страну, глубоко переживал трудности селян. Его пригласили политобозревателем на телевидение. Другой мой друг-фронтовик Юра Звягин сначала работал собкором в Грузии, затем в Болгарии. Чудесный, простой русский человек прожил недолго, оставил о себе добрую память книжкой «Все тепло сердца», которую подготовила для печати его супруга Нона Звягина.
Мой вечный шеф, редактор иностранного отдела, затем главный в «Неделе» Михаил Цейтлин подарил книжку «Международный дневник», изданную в 1968 году. Это сборник его публикаций за многие годы работы в «Известиях». Трудолюбивый редактор выполнял роль рабочей лошадки в редакции. Его всегда можно было застать в кабинете склонившимся над правкой очередной корреспонденции. Когда в последний год жизни Сталина по редакциям прокатилась антиеврейская кампания, Цейтлина оставили в покое. Он решительно заявил, что он еврей, но другой – сибирский, а такие не имеют ничего общего с теми, кого вычищают. В еврейском коллективе «Недели» Цейтлина недолюбливали. Возможно, он никого не баловал. Никто из недельцев не пришел на его похороны. Он умер, когда иностранный отдел значительно обновился, появились молодые сотрудники. Как член похоронной комиссии, я приглашал молодых, но они не пришли. Сказали: «Мы его не знаем».
Советская элита: так жить нельзя!
Еще до войны в нашем обществе произрастал класс привилегированных партаппаратчиков, технократов, генералов и маршалов, а также обласканных стотысячными премиями ученых, писателей и артистов. После войны для них в Москве и других городах строились высотные дома с архитектурными излишествами. В то же время сотни тысяч горожан жили в тесных коммуналках и готовили пищу на керогазах; они твердо верили, что жизнь изменится к лучшему. А пока в Белоруссии и на Смоленщине, под Ржевом и Орлом вернувшиеся с войны солдаты, иные без единой медали, жили в землянках.
Шли годы. Жизнь действительно изменялась к лучшему. Советский Союз первым из воевавших стран отменил карточную систему. Первым создал водородную бомбу. Первым сконструировал ракету, поднявшую в космос спутник. Первым вывел на космическую орбиту Юрия Гагарина. Первым построил атомную электростанцию и атомный ледокол. Да мало ли было ошеломляющих мир достижений!
Изменялась структура общества. Появилась советская элита, своего рода привилегированный класс. Большую ее часть составляли партийно-государственная номенклатура и военная верхушка. Другой ее частью стали выдающиеся творческие деятели, писатели, актеры, кинорежиссеры, а также некоторые представители технической интеллигенции. Они пользовалась различными льготами, хотя, как говорится, в поте лица своего их отрабатывали.
Я никогда не мечтал влиться в круг номенклатурщиков. Такая возможность была в редакции «Известий». В ней насчитывалось до двух десятков номенклатурных должностей. Наши члены редколлегии и политические обозреватели, например, пользовались льготой вызвать черную известинскую «Волгу» по служебной надобности, а то и без нее. Я не завидовал, когда наш номенклатурщик залезал в машину с водителем и ехал на улицу Грановского за продовольственным пайком, либо на Сивцев Вражек в Первую поликлинику 4-го Главного управления Минздрава или в кунцевскую больницу ЦКБ. Мне нравилось стучать на машинке, радоваться каждый раз, когда моя фамилия появлялась в конце статьи или небольшой заметки. А пуще всего я был доволен, когда издавалась книжица, на обложке которой вверху крупно значилось мое имя.
Развивалось и номенклатурное чванство, проявлявшееся в самых разных ситуациях. Как-то я спросил Константина Севрикова, курировавшего в «Известиях» отдел права и морали: «Не стыдно вам, членам редколлегии, гонять машины за пятьдесят километров, чтобы отвезти и забрать вас из нашего дома отдыха «Пахра»? Словно единоличники, каждый вызывает «Волгу» для себя. Что с вами? Не можете по трое ехать в одной машине?». Он, слывший в редакции «демократом» за оригинальные спичи на летучке, ответил: «Ты хочешь поравнять меня с уборщицей, тетей Машей? Нет уж! Я против уравниловки!»
Хотя жизнь элиты развивалась по восходящей, она все равно была недовольна. Дух горбачевщины возник не на пустом месте. Уже во времена хрущевской «оттепели» он носился в воздухе. Товарищ Сталин очень старался уничтожить кулака как класс и во многом преуспел. Но уничтожить кулаческий дух в бренном теле многих соплеменников ему не удалось. Среди них оказались те, кто потратил все свои таланты и способности на пропаганду постулатов марксизма-ленинизма, классовой борьбы и диктатуры пролетариата. Распределители советских благ высоко ценили этих пропагандистов и одаривали их в разумных пределах. Пропагандисты знали себе цену и стремились не продешевить.
На юбилей «Известий» Брежнев подарил нашему коллективу редкий подарок – Постановление о строительстве дачного поселка около известинского дома отдыха в Пахре. В число пайщиков вошли начальство всех эшелонов, заграничные собкоры и многие другие сотрудники газеты и издательства. Прошло больше десяти лет, а дач так и не построили. Начальство проявило весьма слабый интерес к стройке. Очевидно потому, что госдачи в доме отдыха «Пахра» были обеспечены всем – мебелью, посудой, бельем, телевизором, убирались и ремонтировались по мере надобности. Личная дача, если ее построить, сулила одни хлопоты. Рядовые члены дачного кооператива бились годами, чтобы подрядная организация достроила дачи. С другой стороны, А. Бовин, С. Кондрашов, И. Голембиовский и другие номенклатурщики не предпринимали усилий, чтобы поскорее стать собственниками. Они переезжали из тесноватых, обветшалых госдач в новенькие апартаменты, не обделяя себя и новыми московскими квартирами. Они получали их для себя и детей в порядке улучшения жилусловий или просто «в порядке исключения».
Егор Яковлев, поменявший один кабинет на площади Пушкина на другой в противоположном здании «Московских новостей» и по сему лишившийся пахорских привилегий, отгрохал там же в Пахре золотистую дачу в два этажа с полуподземным гаражом. Правда, в сауну по-прежнему ходил в доме отдыха «Известий» вместе со старыми товарищами. За кружкой пива или чего покрепче согласовывали действия по «демократизации» России-матушки. Шеф-редактор «Московских новостей» обычно поддерживал «благие» начинания демократов фразой: «Святое дело! Так жить нельзя!» При мне он обещал А. Бовину поддержку, если тот решит баллотироваться в депутаты. Я чувствовал, что нахожусь на тайном совете. Мало кто помнит, что Егор Яковлев, ставший перестройщиком и ярым хулителем Октября, прославился в брежневское время соавторством в многочасовом телесериале «Лениниада», за что был увенчан лаврами лауреата.
Мой друг и товарищ, которого я глубоко уважаю за ум и таланты, академик Георгий Арбатов не менее других был «обижен» жизнью. Почет, уважение, материальное вознаграждение, приглашение выступить в ведущих журналах и газетах, поездки за границу, обмен рукопожатиями с первыми лицами партии и государства – все это он имел давно и в достаточной мере. Он мог ответить на любой каверзный провокационный вопрос журналиста из «Таймс» или «Монд дипломатик», но весьма тушевался, когда по приезде в Нью-Йорк его коллеги, тамошние академики, с некоторой долей юмора спрашивали: «Хэллоу, Джордж! Рады тебя снова видеть. Но ты, ревнивец, опять приехал без жены. Боишься, мы украдем твою красавицу, которую ты обещал привезти с собой. Что случилось?» Надо было свершиться перестройке, чтобы академик смог возить свою супругу Светлану и даже внучек за границу. На многое был обижен академик, сокрушался, почему он живет во много раз хуже, чем его американские коллеги, получает… Не будем считать чужие деньги! Георгий Арбатов имел приличную квартиру, но сколько пришлось унижаться, просить разрешения на постройку дачи! Так жить нельзя! Никоим образом!
