Помнится, был период, когда все издания испытывали нехватку газетной бумаги. Сократился тираж и объем «Недели». Об этом остром вопросе зашел разговор на недельской редколлегии в присутствии Толкунова. Он обещал при благоприятных условиях добиться восстановления нашего тиража и объема. Тираж вскоре восстановили. Некоторые из нас ратовали за идею отделения «Недели» в самостоятельное издание (статус, штаты, зарплата и прочее были давно утверждены). Толкунов не возражал, но и горячо не поддерживал эту идею. Он считал, что нас не поймут на Старой площади. Аргументы – за «Неделей» нужен глаз да глаз. Объяснялось это особым характером публикаций, отличавшейся от газеты тематикой, стилем, манерой подачи. Как мы шутили, «Известия», мол, – официоз, при мундире, застегнутом на все пуговицы, «Неделя» же носит джинсы и футболку. В «Неделе» поощрялось «новенькое», сенсационное, отвергалось все вульгарное, бульварщина. Толкунов поддерживал эти постулаты.
Вернувшись из «Недели» в иностранный отдел газеты, я дважды выступал в роли парламентского корреспондента, наблюдал Толкунова в Кремле в общении с первыми лицами государства. В огромном зале за длинным столом сидели председатели Верховных Советов пятнадцати республик СССР, несколько членов Политбюро, ученые, деятели культуры. Со многими Толкунов обменялся рукопожатиями как с хорошо знакомыми. Чувствовалось, он был на хорошем счету в этом высшем обществе. На заседании обсуждался важный вопрос – о нерациональном использовании пахотных земель под стройобъекты, автотрассы, железные дороги. Тему для обсуждения подсказали публиковавшиеся в «Известиях» репортажи с мест, письма читателей. Откликаясь на эту кампанию, Верховный Совет принял соответствующий указ. В конце заседания был отчет о поездках советских парламентариев с дружественными визитами в разные страны.
В другой раз в Кремле рассматривалась Конвенция о запрещении бактериологического оружия перед ее ратификацией Верховным Советом. В течение двух с половиной часов мы слушали основной доклад и прения. В поддержку ратификации выступили Громыко, Суслов, другие ораторы. Рука отнялась делать заметки в записной книжке. Подошел Толкунов и вручил копии выступлений. «С ума сойти! Материала на две страницы», – вырвалось у меня. «Пошли к Суслову», – ответил на это Лев Николаевич. Подошли. Суслов и глазами не повел в сторону парламентских корреспондентов «Известий». Вытер пот на лбу носовым платком и распорядился Толкунову: «Уместите все на полстраницы».
Легко сказать «уместите». Толкунов улыбнулся. Он уехал в редакцию. А мы с Юрой Голошубовым начали резво сокращать тексты Громыко и Суслова, основного докладчика лишь упомянули. Успевали с репортажем к выходу газеты по графику. Но долго ждали «добро» на наши сокращения от помощников двух членов Политбюро. Теребили их телефонными звонками. Один отвечал: «Хозяин еще не приехал». Другой говорил: «Не велено беспокоить».
Однажды меня вызвали к Толкунову. Быстро поднялся на шестой этаж, миновал помощника Колю Иванова. Открыл двойную дверь, Лев Николаевич стоял у окна и разглядывал бронзового Пушкина. Не оборачиваясь, заговорил:
– Какой чудесный вид на площадь! – Обернулся. – Вот что. После стольких лет борьбы за разрядку сегодня в Кремле подписываются советско-английские документы. Отправляйтесь туда и возьмите интервью у Брежнева.
– У кого-кого?! Но он же никому не дает интервью.
– Пора начинать. Я договорился. После подписания Леонид Ильич подойдет к кинооператорам в центре зала. Вы стойте справа от них. Договорились, Брежнев остановится тут на минуту, и вы зададите ему вопросы. С вами на подмогу пойдет Владимир Осипов.
– А вопросы уже согласованы?
– Нет. Сами придумайте. Вы же работали собкорами в Лондоне. Вам и карты в руки. Кстати, договорились: Брежнев узнает вас по значку «Известий» на лацкане пиджака. У вас есть значок? Нет? Возьмите мой. Желаю удачи.
Удача, увы, от нас чуть не отвернулась. Если на двух заседаниях в Верховном Совете мы справились самостоятельно, без опеки Толкунова, то на этот раз его отсутствие могло обернуться крахом. Стол, где Брежнев с премьером Вильсоном подписали совместный документ о сотрудничестве, был отгорожен от кинооператоров толстым бархатным канатом. Вот Брежнев и Вильсон поставили свои подписи, обменялись рукопожатиями, подняли бокалы с шампанским, вступили в беседу. Леонид Ильич про нас, видимо, позабыл. Осипов заметил, как знакомые журналисты с телевидения протиснулись сквозь окружение подписантов и протянули микрофон Брежневу. «Айда!» – толкнул меня тезка и перемахнул через бархатный барьер. Я за ним, пробрались через толпу в момент, когда ребята с телевидения уже уходили. Осипов умоляюще просит Брежнева: «Леонид Ильич! Мы от «Известий»». Брежнев поворачивается к нам. Через голову тезки я протягиваю свой магнитофон:
– Скажите, как вы оцениваете подписанную с Вильсоном…
– А я уже сказал, – слегка нахмурился. Но, видимо, вспомнив о договоренности подойти к нам, Леонид Ильич четко и ясно повторил сказанное телевизионщикам. Осипов протягивает свой магнитофон и задает еще вопрос. В этот миг я почувствовал, как кто-то стоявший за моей спиной поднял меня и повернул к себе лицом. Телохранитель! С телосложением супермена. «Вы откуда здесь взялись? Кто разрешил?» Я гордо ответил: «Главный редактор “Известий” Толкунов!» «И только-то! И только-то!» – напирал телохранитель. Спас нас Замятин, известный кремлевский воевода. «Сматывайтесь, ребята!» – шепнул он мне в ухо.
Весьма короткое интервью с Брежневым появилось в газете на следующий день, 17 февраля 1975 года. Но зато первое с генсеком. Осипов очень радовался удаче. Расхаживал по кабинетам и прокручивал пленку со своим голосом и ответом Брежнева. И вдруг по ошибке нажал не на ту кнопку магнитофона. Красную, на стирание записи. Чуть не плача выпросил у меня дубль – мою кассету. Талантливый журналист, любимец Толкунова, он вскоре умер в расцвете сил.
Честно признаться, я завидовал и удивлялся работоспособности Толкунова. Казалось бы, худощавый, невысокого роста, отнюдь не спортсмен, он нес тяжелый груз ответственности главного редактора. Про таких говорят: двужильный. Покоряли его человеческие качества. Он не срывался на окрик в общении с подчиненными, не допускал панибратства. От одного знакомого АПНовца я услышал про Толкунова: «мягко стелет…» А разве плохо, если твой начальник не повышает голоса, тебя распекая, справедливо и строго требует дела. Крепкие нервы имел Толкунов и физическую выносливость.
Помнится, еще мальчишкой я увлекался фотографией, десятиклассником мечтал стать кинооператором. Еще в 50-е годы купил в Москве впервые появившийся отечественный 16-миллиметровый любительский киноаппарат «Киев». С тех пор накопилось много киносюжетов о товарищах-известинцах. Снимал их на субботниках, по случаю юбилейных праздников, на отдыхе в Пахре. В одном из эпизодов запечатлел в движении Льва Николаевича. Уверен, сотни профессиональных фото Толкунова сработаны нашими штатными фотографами. Но моя пленка уникальна. На ней – радужный, веселый, широко улыбающийся, помолодевший Лев Николаевич вручает подарки фронтовикам-известинцам. То был славный день! Круглый юбилей – тридцать лет со дня победы над фашизмом.
