«Что он хочет?» — понять сложно.
— Настя, что с тобой? — спрашивает на удивление спокойно.
— Ничего…
От моих слов Матвей нервно передернулся, на лице отразилась… боль? Или снова обманываюсь?
— Ничего, мать его… просто ничего… — начинает злиться, громко вдыхая.
Потом откидывает с меня одеяло и резко тянет на себя за ноги, нависая сверху.
— Матвей, не надо… — упираюсь ладонями ему в грудь.
Усмехается. И схватив мои руки, фиксирует за головой. Его поведение пугает.
— Пожалуйста…
Не слушает, сминая губы в жестком поцелуе. И этот отвратительный чужой женский запах, кажется, окутывает меня с ног до головы, подсовывая картинки страстной встречи.
Пытаюсь вырваться, но разве могу справиться с ним… Слишком тяжелый, возбужденный, неуправляемый…
Он отстраняется сам, только чтобы порвать мою тонкую ночную сорочку, которой тут же связал мне запястья.
— Нет! — кричу. Да что с ним такое? Не станет ведь насиловать?
— Нет?! — кричит в ответ. — Серьезно, нет?! Ты моя! И я буду делать, что пожелаю! Не строй из себя недотрогу.
— Ты пьян! — дергаюсь в его руках. — Пусти!
Смеется и кусает оголенную грудь, оставляя следы от зубов.
— Мне больно… — слезы брызнули с новой силой.
Но Матвей, словно обезумел, продолжая пытку… Оседлал, полностью обездвижив, и терзает грубой лаской — его поцелуи похожи на ожоги от медузы. Отвлекся на несколько секунд и, разорвав на себе рубашку, потянулся к молнии брюк.
— Нет… — прохрипела обессиленным голосом.
И лишь, когда снял мои трусики, понял, почему сопротивлялась, мгновенно протрезвев в тот момент от вида крови.
— Настя… я…
Отвернулась от него, задыхаясь от слез и причиненной боли.
— Черт…
Матвей заметил результат своих трудов. Натянул на меня белье, развязал руки. И прижал к себе, баюкая… Чувствую себя безвольной куклой.
— Прости, прости, прости… Не знаю, что за демон вселился в меня. Настя! Ну, ответь! Любимая моя…
«Любимая? Я не ослышалась? Показалось?» — открыла глаза, не веря столь резким переменам.
— Прошу, не плачь… — вытирает влагу с лица. — Я идиот. Позволь загладить вину. Только скажи и все сделаю.
— Как ты меня назвал? — хочу услышать опять, вдруг обманулась, придумала успокоение себе.
— Любимая… — он нежно целует мои воспаленные веки и опухшие губы.
Боль и обида куда-то исчезли сразу. Может, неправильно, безрассудно и не должна забывать все быстро, но чувства твердят иначе, лишь бы повторял снова и снова… Любимая…
— Не смотри так, Насть… Провалиться готов от своего поступка. Стыдно.
— Любишь? — тысячу раз представляла этот момент, вернее, мечтала, и не приблизилась к правде даже на шаг.
— Люблю, — мягко улыбается, а внутри меня тягучий мед разливается от смакования этого слова.
— И в тебе сейчас не алкоголь говорит? — толика сомнений все же закрадывается.
— Он подтолкнул на признание. Так ты простишь за низкий поступок?
— Только смой с себя этот ужасный запах другой женщины…
— Насть, у меня ничего ни с кем не было… — обнял мое лицо. И верю ему. — Да, я разозлился, потому что ты не встретила, но дальше своего гнева не зашел, не смог… Вот узнал бы причину твоего плохого самочувствия — не сорвался бы. Так соскучился, а твое безразличие задело.
— Безразличие? — возмутилась я. — Матвей, ты беспробудный дурак, если до сих пор не понял, не заметил, не почувствовал, что люблю тебя.
Он так и замер от признания. Глаза растерянно бегают. Не ожидал услышать.
— Это правда?
Киваю, проводя рукой по его щеке, покрытой отросшей колючей щетиной.
— И сможешь простить?
— Да. Только срочно прими душ…
— Я быстро, — целует и скрывается в ванной комнате.
Осматриваю свой внешний вид в зеркале: множественные укусы на груди, плечах, засосы на шее и отпечатки пальцев на руках. Теперь точно выгляжу жертвой насилия. Хотя на фоне признания становится все равно. Улыбаюсь, как ненормальная от внезапно нахлынувшего счастья.
Иду к Матвею, хочу тоже помыться. Этот тошнотворный запах остался и на мне.
* * *
Матвей
Настя меня любит… Растерялся от этих слов. Я — взрослый, самодостаточный мужик растерялся от простого и долгожданного «люблю». И если бы не моя выходка и слегка затуманенное алкоголем сознание, то возможно не скоро осмелился на признание.
Но прощения не заслуживаю… Как я мог опуститься до насилия? И ведь без преувеличения собирался сделать это… Несмотря на сопротивление и просьбы. Хотел доказать, что принадлежит мне и возьму, наплевав на ее мнение. Совсем забыл в тот момент, что случилось месяц назад… В голове звучала одна мысль — хочу, моя! Хорошо, что остановился, не совершив непоправимое.
Сейчас Настя спит и жмется ко мне так, словно боится потерять. Это настолько приятно, чувствую себя самым счастливым. Все-таки наша встреча — воля судьбы: она могла не позвонить бывшему мужу; я мог не посмотреть на экран телефона, ощутив, как хочу ее заполучить; он мог послать меня с моим предложением куда подальше и не играть на жену… Я вынудил, преследуя свои цели. Наплевал на немаленькую сумму денег, накопленную им за год. Настя бесценна. И ей совсем не обязательно знать, что бывшего муженька не убил бы, конечно, просто припугнул. Да, поступил, как сволочь. О чем не жалею.
Утро радует вдвойне, когда карты раскрыты. Бужу любимую поцелуем. Она не хочет просыпаться, морщится и отворачивается, пытаясь спрятаться под одеялом.
— Насть, уже обед… — шепчу ей на ухо.
— Угу… — сладко потянулась, а у меня перед лицом оказывается торчащая грудь и розовые соски.
Хочу ее. Правда, желание отступает на задний план, когда разглядываю синяки… И она сильно похудела — раньше ребра так не выделялись.
«Какой же я все-таки дурак» — трогаю нежную кожу, целую животик.
На мою голову опускаются руки.
— Привет, — смотрю на нее.
— Привет… Я так хорошо спала сегодня.
— А раньше плохо? — ложусь рядом, нависая сверху.
— Без тебя плохо спала, — поясняет она.
— В следующий раз поедешь со мной. Не оставлю больше одну.
— С тобой… — повторяет и водит пальчиком по моей груди, который действует возбуждающе.
— Лучше остановись. Дождемся, пока у тебя все пройдет…
Встаю. И как бы ни желал начать день с приятного, потерплю пару дней. Хотя нас это не остановило, когда Настя присоединилась ко мне. Взял ее в душе, надев презерватив. Этой быстрой разрядки не хватило, голоден до сих пор. Она не призналась, что живот болит, хотела угодить. Я это оценил, но на этом все — таких жертв не приму больше..
