И нет, это не чужое мне тело Мелиссы так реагировало, а мое. Это я отзывалась на его запах, его близость. Но такого просто не может быть!
– Наверное, вашего отца и мамы, – предположила я, желая поскорее избавиться от ненужного томления и вернуться к поискам.
– Нет, – отрезал Ладислав. – Определенно, это отца, но не от помолвки с мамой. С мамой он обручался фамильными кольцами с орлами, а это лилии.
Упс. Кажется, после мамы Ладислава его отец завел себе новую возлюбленную и скрывал ее от сына. Неудобненько получилось.
– А можно как-нибудь найти владелицу второго кольца? – неуверенно предложила я. А поскольку устала стоять согнувшись, то оперлась об угол стола и тут же отскочила.
Часть столешницы, казавшейся монолитным куском дерева, отъехала и открыла нам довольно вместительную нишу.
В основном она была наполнена письмами. И поверх них лежало точно такое же кольцо, что Ладислав до сих пор сжимал в руке, только меньшего размера, и цепочка с изящным медальоном, на крышке которого вились те же лилии, обсыпанные мелкими искрящимися камнями.
– Как красиво! – залюбовавшись, я невольно потянулась и взяла украшение.
Но едва коснулась, как с тихим щелчком крышка отскочила, и мы изумленно замерли – на одной из сторон была миниатюра статного и очень красивого мужчины, чем-то похожего на Ладислава, но с более суровыми чертами.
– Отец, – выдохнул Ладислав и перевел взгляд на вторую половину, а потом на меня.
Да, там было мое изображение. Только совсем юной, почти подростком. Те же каштановые локоны, полные, похожие на бутон губы, нежный овал лица и невинный взгляд, только темно-карих глаз.
– Я?! – невольно вырвалось у меня.
– Нет, – на лице Ладислава снова появилось то самое брезгливое выражение, которое я первое время постоянно видела у него, и перевернул медальон.
«Эрнор и Мелена навеки»
Отец Ладислава и эта женщина. Я ее копия, и я в доме Ладислава.
Мозги скрипели и дымились. Было ощущение, что они уже переплавились в кисель и сейчас выкипали, но изо всех сил отталкивала догадку настырно лезущую в голову.
Нет! Этого не может быть!
Посмотрела на Ладислава – потухший взгляд, поникшие плечи – весь его вид выражал обреченную покорность.
Неужели правда?!
Глава 41. История любви
Я не успела подумать, как схватила верхнее письмо и сразу же выронила – по пальцам проскочил несильный, но чувствительный разряд.
– Что? – сразу же встрепенулся Ладислав и, перехватив мою руку, обеспокоенно осмотрел – видимых повреждений нет. – Письма, скорее всего, зачарованы, – пробормотал он и задержал взгляд на кольце в своей руке. Затем потянулся, чтобы надеть.
Затаив дыхание, я наблюдала. Надеюсь, что он знает, что делает, я бы не рискнула напяливать чужую вещь. Руки Ладислава заметно дрожали, и кольцо едва не выпало.
Я потянулась подхватить раньше, чем успела подумать. Мы вместе держали злосчастное кольцо, а лилии на нем наливались белым светом.
Все звуки исчезли. Осталось только наше шумное дыхание и гулкое биение сердец.
Пристально глядя мне в глаза, Ладислав медленно, словно не был уверен в том, что делает, надевал кольцо, а я, будто примерзнув к нему, скользила по смуглой коже кончиками пальцев. Сердце словно совсем сошло с ума и стремилось сломать мне ребра. Кажется, даже ткань платья вибрировала от сильных и неравномерных толчков.
Но если то, о чем я думаю, правда… Поспешно отдернула пальцы, но взгляд отвести не могла и наблюдала, как лилии стягивались до размера пальца Ладислава, а стебли и основание белоснежных лепестков наливались бронзой.
Надеюсь, это не означает, что мы чем-то связаны.
Ладислав осторожно коснулся одного из писем и, не почувствовав ничего, взял уже смелее. Развернул.
Не утерпев, я вытянула шею в надежде узнать содержимое, но увидела только чистый лист и удивленно посмотрела на Ладислава.
– Ты ничего не видишь, – не спросил, а констатировал он и задумался.
Моя рука сама собой потянулась ко второму кольцу. Какое-то шестое или черт знает какое чувство подсказывало, что кольцо – это ключ, и только тот, кто владеет ключом, сможет увидеть текст. Влюбленные позаботились о сохранении своей тайны.
– Что же, ты наверняка захочешь знать содержимое этих писем, и имеешь на это право.
Краем глаза я видела, как гримаса муки исказила красивые черты, но остановиться не могла – если в этих письмах есть что-то, что может пролить свет на то, зачем старый хозяин выкинул меня из своего мира, а потом вернул, я должна это знать.
Второго кольца мы тоже коснулись одновременно, и оно откликнулось белым свечением. Очень ярким, искристым, будто узнало хозяйку, вот только я его не знала совершенно.
Медленно и как-то очень торжественно Ладислав поднял мою руку и посмотрел в глаза.
– Мелисса, – глухо сказал он. От тоскливых интонаций и едва слышной хрипотцы по телу прокатилась тяжелая волна, и я забыла как дышать.
Хотелось одновременно растечься лужицей, а также сжать и спрятаться.
Но теплые пальцы уже скользили вдоль фаланг. Одна, вторая, и прежде чем окончательно надеть кольцо, Ладислав замер. Я тоже.
Кровь стучала в ушках набатом. Хотелось зажать их, будто это поможет не слышать предупреждения о том, что сейчас мы, кажется, совершаем что-то недопустимое.
– Мелисса, я не хотел, чтобы это было так. Но сейчас, надевая тебе это кольцо, – я чуть не выдернула него свою руку, но Ладислав держал крепко. – Я обещаю неукоснительно выполнять последнюю волю отца и заботиться о тебе, даже вопреки твоему желанию.
С последними словами кольцо заняло положенное место, вспыхнуло бронзовым отблеском и сжалось, плотно обхватывая палец.
– Мне кажется, мы совершили ошибку.
Я не узнала своего голоса – он дрожал, так же как и пальцы, и я вся. Ладислав тоже выглядел взволнованным и взбудораженным.
Мы оба чувствовали, что сейчас произошло что-то странное, но не знали что именно.
– Держи, – Ладислав протянул мне письмо. В его голосе все еще слышалась хрипотца, отдающаяся во мне странным и совершенно ненужным трепетом.
Постаравшись избавиться от пугающего ощущения, я, строчка за строчкой, глотала рукописный текст – передо мной разворачивалась история любви, способная посоперничать с Ромео и Джеульеттой.
«Дорогой Эрнир…» – начиналось письмо.
Надо же, а местные девушки не такие уж и кисейные барышни, как может показаться. Хотя, Ильен меньше всего можно назвать кисейной.
Я хмыкнула своим мыслям и снова вернулась к письму:
