Она сидела на первом ряду…
Поникшая, грустная, оскверненная…
Я медленно спустилась и прошла к ней со стороны спинок, не в силах глядеть ей в лицо. Прямо на моих глазах на сиденье свежей кровью кто-то невидимый написал слово «Ляля».
Дрожащими руками я подняла девочку и, прижав к груди, побежала из театра вон.
Я бежала, бежала, бежала. Только бы не останавливаться и не оборачиваться…
Гроза сменилась тёплым дождём.
Я все бежала. И вот исчезла дорога, исчез лес. Закончился дождь. Ни неба, ни земли, лишь чистый лист.
Я стояла на ватмане.
Я смотрела на ребёнка, которого не смогла спасти. Худенькая полумертвая девочка глядела на меня огромными глазами на высохшем личике и едва улыбалась:
– Спасибо! – Тихо-тихо прошептала она одними губами.
Только сейчас я заметила на малышке кровь. Но откуда?! Обряд не состоялся, но почему девочка все равно в синяках и ранах? Почему она все равно оказалась на пустом сиденье? Почему следы от шлепков и ударов все равно появлялись на ее теле, даже когда я защищала ее?
Она уменьшалась в моих руках и превратилась в маленький комочек бумаги, он почернел и разлетелся пеплом.
Я разрыдалась и упала на колени.
Я ведь защитила ее, она больше не на сцене, злодея нет. Тогда почему она умерла? Он не терзал ее, я помешала ему, но почему мне так мучительно больно в груди? Неужели обряд оказался неизбежным? И даже волшебным ластиком его не стереть из памяти…
Подул теплый ветер, и что-то теплое и маленькое коснулось моей щеки.
Я подняла голову.
Здоровая и улыбающаяся девочка стояла передо мной и гладила по щеке.
– Я не умерла. И пусть на моем теле сохранились следы его зла, но они больше не болят. Он все равно бы украл меня, и это не изменить. Я всего лишь хотела, чтобы теплый и заботливый взрослый был рядом и защищал от него. Только ты могла им оказаться. Ты исцелила меня, и я очень тебя люблю.
Рыдания вновь вырвались из моего горла.
– Я живу в тебе. Вот здесь. – Девочка коснулась моей груди теплой ладошкой. – Тут мой домик. Ты впустишь меня?
Я закивала. Она крепко обняла меня своими маленькими ручками, а я плакала, уткнувшись в ее детское плечико.
– И я все равно люблю фиолетовые цветочки. Не запрещай нам, пожалуйста, на них смотреть! – Напоследок, пожелала девочка и растворилась в моей груди.
Впервые за двенадцать лет я почувствовала себя целостной и смогла вздохнуть свободно: мой внутренний ребенок исцелился.
Пробуждение
«Белый солдатик» стоял напротив открытой палаты.
Нехорошо подглядывать, но здесь свои правила.
Она проснулась на голом матраце. Там, где лежала подушка, он был совсем мокрым – следы ушедших мучений. Скомканное одеяло валялось на полу, а простыня задралась до изголовья!
Пол усеян снегом.
Она вскочила с постели. Никакой это был не снег – перья из распотрошенной ею во сне подушки осыпали комнату!
Она замерла и прислушалась: из актового зала доносилась музыка: летняя гроза в современной обработке.
Двенадцать лет назад по миру путешествовал некий Кукольный Барон и похищал маленьких девочек для игры в своем заброшенном театре. Он создавал с ними пьесы и готовил к особому обряду – сохранить девочку навсегда хорошенькой бесчувственной куколкой.
Он растил из ребёнка послушную игрушку, и сам решал, когда наступит лето, осень, зима или весна, сколько они будут длиться и в какой последовательности. Но всегда в конце «года» девочку ждал обряд. И чем слабее и покорнее она становилась к финалу, тем более сильным и могучим ощущал себя Барон.
Он считал, что девочка не станет истинной куклой, пока он не надругается над ней и не сделает взрослой – в этом и был смысл обряда. Но ни одна не оправдала его надежд: дети не переживали таких издевательств над душой и телом. Он коллекционировал трупы малышек на первом ряду.
Про Кукольного Барона все же узнали и нашли заброшенный театр.
Последнюю девочку удалось спасти. Но он успел совершить жестокий обряд. Она единственная, кто выжил после него, но надолго поселилась в краю, где правили «белые солдатики».
Один из них сегодня намеренно добавил успокоительное в обед и не позвал ее на музыкальный час: не так-то просто встретиться со своей болью. Но, глядя на разруху в комнате, ей, наконец, удалось сделать это во сне.
Она в недоумении стояла посреди комнаты и ещё не успела прийти в себя.
Белый солдатик позвал ее.
Вместе они подошли к окну. Там во дворе была клумба, на которой только-только распустились фиолетовые цветочки.
Она улыбнулась и положила руку на грудь – впервые за двенадцать лет ее реакция на эти цветы изменилась.
Белый солдатик ничего не говорил, а лишь наблюдал.
– Знаете, – Начала она, повернувшись к нему. – В современной обработке летняя гроза звучит куда ярче! Я бы сказала динамичнее и… результативнее!
– Удивительные наблюдения. Отчего же? Поясни!
Она молчала пару секунд, собираясь с мыслями.
– Первую версию обработали, дополнили, и… – Запнулась она. – Во сне я сделала то же самое… с теми давними событиями…
Лицо белого солдатика засветилось: интерес и восхищение застыли на нем.
– Ремейк, значит… – Предположил он.
– Да, можно и так сказать… – Ее пальцы судорожно теребили манжеты водолазки. – Только я была главная. Под звуки летней грозы в симфонической обработке я уничтожила Кукольного Барона, защитив себя маленькую.
– Это замечательно! Я и не думал, что такая польза может быть от музыкальных часов! Тем более, во сне! Расскажешь подробнее в кабинете?
– С удовольствием! – Улыбнулась она.
А за окном красовались первоцветы – фиолетовые крокусы – предвестники весны.
