– Вы процветаете, пока кризиса нет, – проявила здравомыслие девушка.
– Не волнуйся. – Томский чмокнул ее в очаровательный носик. – Сама говоришь: у меня мегамозг. Не пропадем. Даже в кризис.
Будь Томский один – он по-прежнему занимался бы тем, что нравилось. Писал докторскую, преподавал. Питался бы хлебом, запивал кефиром. Но коли встречает тебя по вечерам самая прекрасная в мире женщина, приходилось ей обеспечивать: дорогой фитнес-клуб, путешествия, обновки. А на все это физикой не заработаешь. Но отвлекался ради Насти в охотку. Счастье, ему придумать бестолковую компьютерную игрушку нетрудно. И сочинить скучную до зубной боли бухгалтерскую программу – занимает всего лишь вечер.
Настенька мягенько, будто кошечка, пыталась его подталкивать в сторону светской жизни.
Кое в чем преуспела. Они жили на Рублевке, недалеко от Москвы – снимали в Барвихе дом на участке с ландшафтным дизайном, вековыми соснами и бассейном. Оба ездили на хороших машинах. Изредка Михаил покорно сопровождал Настю на премьерах и тусовках – в жестком, отглаженном костюме и шелковом галстуке. А сидеть у камина, пить виски, курить сигары его даже заставлять не надо было.
Но приручить лесного зверя не удается никому. Томский по-прежнему комфортнее всего себя чувствовал один, в бардаке и безмолвии кабинета. Растянутые верные треники выбросить не давал. Привычки тоже сохранил плебейские. Чай (особенно если работал) прихлебывал с громким чмоканьем. Ногти грыз. А лощеным супермаркетам, куда водила его Настя, предпочитал забытый богом рыночек в стороне от правительственной трассы. Специально по дороге домой сворачивал с Рублевского шоссе на плохонькую дорогу и делал крюк в десять километров.
Считал, именно на том базарчике – настоящая модель России. Свежесть имеет привкус гнили. Улыбка всегда готова взорваться скандалом. А то, что натурально и вкусно, обязательно при этом убогое, кособокое, грязное.
Михаил покупал у бабулек свеколку, капусту домашнюю, квашеную. Слабенькие парниковые огурцы, зеленый лучок. Сметанку, молоко. (Настя очень сердилась, что пьет его Михаил некипяченым. Упоминала сальмонеллез и еще какие-то страсти.)
Томского – оригинала на «Линкольне» – на рыночке знали, любили. Предлагали товары наперебой. А ему частенько становилось стыдно за собственную успешность, благополучность. И хотелось каждой старушке в штопаных одежонках подкинуть деньжат. Не за товары – просто так.
Но он сдерживал глупые порывы – спасибо Севке.
Друг (а теперь и партнер по бизнесу) всегда учил: «Деньги, брат, раздать – дело нехитрое, любой сможет. Но как сделать, чтобы тебе потом на шею не сели?»
Михаил несколько раз брался помогать совсем дальним родственникам (тетка к тому времени уже умерла). Деньги в какие-то фонды переводил, в благотворительных аукционах за лоты боролся. А Севка потом выяснял, рассказывал, как люди его помощью распорядились. Что брат троюродный (клялся, что на операцию нужно!) в больницу почему-то не лег, зато приладил к дому пристройку. А главарь известного добродельного фонда отправился за счет собранных средств на международную конференцию по проблемам сиротства. Причем полетел бизнес-классом.
Потому Михаил – когда покупал у старушек – проявлял лишь минимальное благородство. Сдачу с крупных купюр не брал. Но круче никак не блажил и даже в разговоры не вступал, чтобы жалобить не начали.
Но сегодня молочница прицепилась будто репей:
– Мил человек, купи, вон, у девчонки лукошечко!
И головой мотает на соседний прилавок. А там – смех! – очередной «натуральный продукт». Плетеные корзинки – убогие, кособокие, соломой щетинятся. Торговка под стать: курносая, в платочке. Но товар нахваливать взялась залихватски:
– Хоть по грибы, хоть по ягоды, или для интерьера – вот, посмотрите: настоящий стиль прованс.
Михаил от лукошек отвернулся, на продавщице чуть задержал взгляд – личико лубочное, почти страшненькое. Но журналы глянцевые, похоже, читает, слова употребляет модные: интерьер, прованс!
А молочница шепчет, как только бабки умеют, то есть на весь рынок:
– Это дебильные детишки плели! И деньги все для ихнего детдома пойдут. Он тут недалеко, в двадцати километрах.
Михаил про себя усмехнулся: похоже, слух о нем, щедром простаке на «Линкольне», прошел по всем окрестностям.
Окинул продавщицу внимательным взглядом.
Та смутилась, глаза долу, забормотала:
– Вы извините… Просто Новый год скоро, детки подарки ждут. И крыша у нас течет, а строителям заплатить нечем, сами шифер кладем…
Ну, откровенное пошло: «Сами мы не местные…»
Однако он протянул курносой тысячную купюру. Не удержался, пошутил:
– Купи шапку. А то тебе платочек совсем не идет.
Девчонка вспыхнула:
– Вы… вы что?! Это не мне, это ведь все для детишек!
Но он уже шел прочь. И если обычно с рынка выходил благостным – сейчас настроение было ни к черту.
…Настенька встретила, как всегда, улыбкой:
– Ой, Мишаня мой пришел. Молоко? Давай я отнесу в кухню. Тебе прямо сейчас налить или перед сном сделать, с медом?
Обычно видел ее – ослепительно красивую, ласковую, заботливую, свою личную и безраздельную собственность, – сразу и сердцу мило, и дружок в штанах начинал шевелиться. А сегодня вдруг прочитал в безупречных ясных глазах фальшь, скуку. Досаду: «Явился, прыгай теперь вокруг тебя, всячески ублажай».
Тряхнул головой – наваждение слетело.
А Настюша продолжает щебетать:
– Как ты думаешь, что у нас сегодня на аперитив?
Долго не гадал, назвал свой любимый коктейль:
– «Лонг-Айленд».
– Вот и нет, милый. – Она сама поставила его ботинки на полочку для обуви, ловко подхватила пиджак. – Представляешь, сегодня в нашем супермаркете была викторина. Знаешь, эти обычные промоакции с глупенькими вопросами: «Откуда произошло слово “шампанское”?» Ну, и все в таком духе. Я просто так анкету заполнила, для смеха. И представляешь? Набрала максимальный балл. Дали приз. Коллекционный коньяк. Пятьдесят два года бутылке!
– Какая ты у меня умница! – привычно похвалил он.
И отдал ей сегодняшнюю рубашку, облачился в мягкий домашний блейзер. Откинулся в кресле, принял из Настиных рук коньяк, далее последовал идеальный ужин, уютное чаепитие, зажигательный секс, теплое (но не кипяченое!) деревенское молоко с медом – чтобы окончательно сбросить напряжение рабочего дня.
Но только заснуть Михаил не смог все равно.
Шепнул Настеньке в ушко:
– Пойду поработаю.
Она преданно взглянула в глаза:
– Мишенька, ты неисправим. Пожалуйста, береги себя.
И снова ему показалось: теплые слова – для Настены просто роль. Прекрасно отрепетированная, но безумно надоевшая.