Его лицо закаменело:
– А ты не понимаешь? Мне надо выбраться отсюда. И как можно быстрее.
* * *
Врач Константин Юрьевич проявил отменные задатки дельца. Заявил Насте: я, мол, свои обязательства выполнил, программиста в чувство привел. А если он на волю хочет, то это совсем другие деньги.
– Вы меня на преступление не толкайте! – блеял доктор в ответ на ее упреки. – Я, как врач-психиатр, имею должностную инструкцию: когда пациент приходит в себя, немедленно сообщить в компетентные органы. Его допросят. Возможно, еще одну экспертизу назначат, признают вменяемым – и вперед, отбывать наказание. Он ведь убийца!
Впрочем, глаза врача блестели лукаво, и Настя не сомневалась: вопрос лишь в цене.
Томский возвращался в реальность семимильными шагами и уже знал, чего хочет он сам. Ни в коем случае не общаться со следователями. И не выписываться официально.
– Мне нужно, – брызгал он слюной, – просто исчезнуть, поняли? А ваше дело все организовать! Я вам плачу, черт возьми, вот и придумывайте.
– Легко сказать! – закатывал глаза лечащий врач. – Смерть оформить? Сам не могу – это комиссия делает. Побег – еще хуже, станут искать. Если только взять на себя ответственность и отпустить в краткосрочный отпуск? Так ты ж оттуда не вернешься, сволочь, а у меня потом неприятности: почему не предусмотрел?
И смотрит хитрованом.
Настя тяжко вздохнула. Вырвала из блокнота листок, протянула доктору.
Тот уверенно черкнул цифру. С удовольствием пересчитал нолики, протянул ей.
– Кто еще здесь сумасшедший?! – возмутилась Настя.
– Как хотите, милочка, как хотите.
Константин Юрьевич разорвал бумажку.
Но Томский велел: деньги достать откуда угодно.
И когда-то свободолюбивая Настя Кондрашова послушно бросилась исполнять приказ.
Михаил, впрочем, не требовал, чтобы она платила из своего кармана. Для начала поручил разобраться: что стало с его имуществом?
Перечислил:
– Во-первых, квартира в Москве, на Маломосковской. Во-вторых, дом в Болгарии. Ну, и доля в нашей с Севкой компании. Продавай все. Доверенность я тебе напишу.
– Ты ведь невменяемый, какая доверенность?
Но он лишь отмахнулся:
– Ничего. Если цену сбросить, и у психа купят.
И Настя отправилась на разведку.
Квартира, как сообщили в домоуправлении, по-прежнему принадлежала Томскому. Кондрашова попыталась получить копию финансового лицевого счета. Но чиновницы сразу насторожились: «Вы его опекун? Или риелтор? К нам из полиции приходили, предупреждали: никаких сделок с квартирой без их ведома не проводить».
Настя стала выяснять, что с фирмой, некогда принадлежавшей Томскому и Акимову. Михаил утверждал: они с Севой – акционеры и совладельцы, Акимов единолично продать ее не может.
Впрочем, как выяснилось, тот ничего и не продавал – просто бросил компанию с пустыми счетами.
А всего хуже обстояли дела с любимой игрушкой Томского – тем самым домом в Болгарии. Он оказался оформлен – как положено по закону – на болгарское юридическое лицо. И восемь месяцев назад был продан.
Михаил, когда об этом узнал, в ярость пришел неописуемую. Брызгал в Настю слюной:
– Срочно лети в Болгарию! Разбирайся, как это могло случиться!!!
Ей и страшно было, и жаль его.
Молча протянула Томскому факс:
– Вот доверенность. Мне из Бургаса прислали. Сказали, ты сам ее выписал, на Акимова.
– Я? Доверенность?! Да разуй, к черту, глаза! Это не моя подпись!
– Значит, иди в полицию и доказывай, – вздохнула Настя. – В суд на Акимова подавай.
Она ожидала нового взрыва гнева, но Михаил вдруг умолк, съежился. Втянул голову в плечи. Вцепился яростно ногтями в лицо.
Настя ждала.
Наконец он опустил руки – на щеках остались царапины. Пробормотал:
– Нет, Настена. Спорить с Севкой в суде я не буду. У меня с ним другой разговор. И другие счеты.
Они шли по больничному парку.
Томский выхватил из травы очаровательного, нежно-зеленого кузнечика. С силою сжал – во все стороны брызнули ошметки.
– Что ты делаешь? – возмутилась Анастасия.
– Репетирую, – усмехнулся Михаил.
И Насте искренне захотелось, чтобы этот совсем незнакомый ей человек остался в психушке навсегда.
* * *
За компьютерную игру, которую Михаил написал за одну ночь, предложили двести тысяч долларов.
Именно столько требовал алчный Константин Юрьевич.
Настя от своей доли гонорара благородно отказалась, все деньги передала доктору. И тот через пару дней объявил, что отпускает пациента Томского – в связи со стойкой ремиссией! – в краткосрочный отпуск.
Накануне выписки Константин Юрьевич пригласил Кондрашову к себе в кабинет и взял с нее слово: она обязательно будет следить, чтобы Миша принимал все лекарства.
– Не питайте иллюзий. – Глаза врача смотрели холодно. – Михаил не будет нормальным уже никогда. Пока Томский – просто психопат. Тяжелый. А если не держать его под контролем – станет чудовищем.
– Не очень медицинский термин вы употребили, – попыталась пошутить Настя.
– А как еще объяснить, чтобы вы поняли? – усмехнулся врач. – Берегите себя, милая девушка. Вы ввязываетесь в очень опасную игру.
Она и сама это понимала.
Десять лет назад Мишенька был всего лишь слегка чудным, как положено программисту.
Но сейчас о милых странностях речи уже не шло. Трагедия и предательство превратили Томского не просто в сумасшедшего, но в маньяка.
Настя попыталась было предложить правильный путь:
– Миша, – твердо произнесла она, – если ты не убивал своих близких… Если у тебя есть доказательства против Севы, против няни… Давай пойдем в полицию и все расскажем!
Но Томский расхохотался ей в лицо – насмешливо, почти демонически.
– Ты издеваешься надо мной?! Ты думаешь, я допущу, чтобы убийца моей дочери получил пять-десять лет на общем режиме? Пусть даже пожизненное?! Нет, милая. Кровь за кровь. Библейская истина. Иначе мир рухнет.
– Но в Библии написано совсем по-другому… – начала она.
Однако Томский грохотнул кулаком по столу:
– Анастасия, давай договоримся. Со мной не спорь. Никогда. Поняла?!
Однако она упорствовала:
– Миша, но ведь если мы пойдем в полицию и если тебя оправдают, это будет очень удобно. Диагноз снимут, ты получишь паспорт…
– А с чего ты взяла, что я этого хочу? – мрачно улыбнулся он. – Мне больше нравится быть психом. А паспорт я себе сам сделаю. Какой угодно.
