Глава десятая.
Под досками
В воскресенье Кеша взялся за колодец. Работал он добросовестно, с каким-то отчаянным рвением. За отдыхом обтирал лицо и шею запачканной рубашкой, жадно глотал воду, которую набрал в бутылку, чтобы лишний раз не возвращаться в дом и не просить принести чего-нибудь нужного. Почти засыпав колодец крупным щебнем и гравием, он понял, что совсем забыл о песке и вскоре ворвался в мою комнату, оставив грязные следы. (Дарья Сергеевна после, раскорячившись, подтёрла полы.) Я был занят, договаривался с поставщиком о новых сортах белых и нежно-фиолетовых роз. Кеша дождался, пока я положу трубку, и только тогда спросил, где ему взять песок.
– А ты закончил?
– Осталось маленько. Вы бы дали, если он есть. Я сам дотащу мешки.
– Они тяжёлые. К тому же, тебе ещё трудиться и трудиться, – заметил я и кивнул в сторону колодца, вокруг которого вились густые заросли.
– Что предлагаете?
– Я принесу их тебе.
– Вам должен позвонить Костя, – запнулся Кеша, не закончив фразу, и, словно подыскивая слова, договорил непонимающе: – Разве нет?
– Ты подслушивал!
– Стены тонкие, – оправдался он и стукнул рядом с дверью. – Как декорация.
– Иди уже. Костя позвонит ближе к вечеру, а сейчас день. Иди, пока я не разозлился на тебя! – вспыхнул я внезапно, но Кешу совсем не испугал. – Слушай не мои телефонные разговоры, а меня. Подслушивать плохо, если ты не знаешь. Вроде бы, не маленький мальчик, а таким занимаешься!
Он улыбнулся таинственно, восхитился ещё раз тем, как я произношу его имя, и, будто ожидая с нетерпением моей помощи, помчал на улицу.
Он убежал, а я вышел на жару к сараю с поломанным замком. Давно я не проверял сарай и уже порядком отвык от того беспорядка, который ожидал увидеть. Перед тем как войти, я осмотрел пустые, жестяные, зелёные бочки и отогнал слепня, который настойчиво вился кругом и целился в губы. Утомившись, он сел на треснувшую дверь, загудел громче прежнего и вдруг атаковал меня. Я ударил по нему рукой, и он упал замертво в траву, больше не издавая назойливое жужжание.
Первым, что я почувствовал в мало знакомом сарае, был сладкий удушливый запах, который, казалось, исходил из дальнего угла, заваленного гнилью, куда не добирался свет. Убрав вёдра, я нашёл лом, заляпанный старой краской. Потом вынес, шумно пыхтя, мешки. Почему-то я был уверен в том, что они валялись здесь всегда. Запах же усиливался, он делался тошнотворнее, и мне приходилось зажать нос прищепкой и носить по одному мешку. Кеша не понимал, что происходило, и спрашивал, почему из моих глаз брызгали слёзы. Мне было нечего ответить. Я безмолвно умолял, сидя на скамье, чтобы эта невыносимая вонь, преследовавшая меня всюду, исчезла и больше не досаждала. Как только колодец был засыпан, Кеша тут же скрылся под тенью, чтобы обсохнуть. Он склонился над скамьёй и стёр пот, поблёскивающий на выпуклом лбу.
– Ты не чувствуешь? – спросил я, не поднимая головы. – Совсем не чувствуешь?
– Чего?
– Запаха.
– Какого запаха?
– Гадкого. Как будто кто-то сгнил, кто-то сгнил, – повторил я механическим голосом и уставился невидящим взглядом на дом.
Кеша решил почему-то, что мне надо умыться и прилечь и потянул за руку в дом.
– Вот, сейчас, сейчас, всё будет хорошо. Ой, тут ступенька, ой, ещё одна!
– Мне всё видно. Не возись со мной. Погода такая… Показалось, не более.
– По вам не скажешь. Вы нервный.
Я настаивал, что полон сил и энергии. Отпрянул от него, когда он предложил провести на второй этаж, и бросился бегом к сараю с безумной мыслью разобрать его, но в последний момент резко остановился и выронил увесистый железный лом. Кеша прибежал и сел рядом на опрокинутую бочку. Он спросил недоверчиво, уже не утаскивая меня в дом:
– Откуда идёт этот запах?
Я указал вперёд, нервно кашлянув.
– Ну, там же ничего нет? – удивился он и без промедления скрылся в сарае.
Не прошло и минуты, как оттуда послышался ужасающий грохот. Кеша выглянул наружу и заскулил:
– Уронил кое-что. Но вы не переживайте, оно не разломалось. Это если бы разломалось, то да, а так нет! Я уберусь в следующий раз, как отдохну.
– Мне плевать, что ты там задел и что хочешь копаться в мусоре! Скажи, есть ли запах или нет?
– Ничего, ничего нет.
– Так и знал!
– Что знали?
– Не скажу.
– Вы так всегда, – помрачнел Кеша и выронил рубашку, которую до этого крепко зажимал подмышкой. – Почему не хотите сказать? Я тогда здесь для чего нахожусь? Эх вы, глупый человек!
– Может, и глупый. Раз так, иди в дом. Я хочу побыть в одиночестве. А ты делаешь мне хуже и сам не представляешь насколько.
– Ну и сидите! Ещё взрослым называетесь… Я хоть и маленький, но знаю, что когда кому-то плохо, его надо поддерживать. Вы, по всей видимости, не любите, что о вас заботятся.
Кеша поднял рубашку и, встряхнув её от грязи, ушёл.
Дарья Сергеевна до вечера от сарая не отходила, успела обойти его вдоль и поперёк. Затем позвала на вчерашние макароны с сыром и, догадавшись, что у меня беда с головой, намекнула неделикатно:
– Ты, кажется, не придуриваешься. Может, тебе дать кое-какой номерок? У меня есть знакомый по этим самым делам.
– Каким таким делам?
Дарья Сергеевна наклонилась ближе и шепнула в ухо, чтобы Кеша не услыхал:
– Щекотливым. Ведь если тебе чудится запах, это не есть нормально.
– Тебе ли судить меня? Может, от усталости и прочего, – предположил я.
– Когда-то я зверски уставала, когда меня наняли швеёй. Почти не ела, а всё за машинкой сидела. Мне тогда казалось (во сне!), будто по ночам иглы пляшут, и кто-то ворует шёлк прямо из-под носа! Некто разрезал ножницами ткань на мелкие куски, рассыпал булавки, а что вытворяла шкатулка! Её включали, и долго не стихала музыка. Дзинь, дзинь, разносилось эхо. Я же не могла проснуться, будто меня заставляли спать, чувствовала, как хозяйничают и топчутся с нетерпением за спиной. Меня будто бы хотели убить.
– И как, нашли вора?
– Не знаю, может быть, и нашли, может, и нет. Я уволилась, когда галлюцинации замерещились наяву. Страшно было работать в мастерской, населённой нечистью. Пусть, даже если она завелась из-за меня.
– Ты страдала, значит, от видений. У меня запахи наяву. Галлюцинации, говоришь?
Дарья Сергеевна энергично закивала и, отодвинувшись, опустошила тарелку.
– Так дать номерок?
– Психиатра?
– Его же.
– Рано.
– Не затягивай, Володя. Я переживаю за тебя, – произнесла она и, взлохматив волосы, добавила добродушно: – Как котёнок непослушный.
