– Он флиртовал с тобой?
– Не знаю, что с ним было, но он говорил всё, что думал. Мне хотелось сквозь землю провалиться и не слышать ничего о буйной реке, через которую мы можем проплыть с группой смельчаков, о костре и широких деревьях, о палатках и котелках, о пластиковых стаканчиках с горячим чаем. Он был открыт передо мной. Впервые я увидела, как он трепещет от восторга. Мне вдруг стало уютно, и я заплакала, но уже не от грусти, а от счастья, потому что он тоже был счастлив по-настоящему и не скрывал своей детской радости. Вероятно, он ни при ком больше так не лучился. Он признался, что я единственная, кто видит в нём не помощника, а человека, у которого есть цели, планы и чувства. Проводив меня домой, он поцеловал меня в лоб, и я впервые задалась вопросом, почему все те люди уволились на самом деле? С чего они вообще взяли, что он плохой руководитель, откуда недоверие? Я не понимаю их и никогда не пойму.
– Не люблю осуждать, но не могу сдержаться. Когда же размолвки между людьми и помощниками закончатся?
– Давно пора. Мир не стоит на месте. Все мы делаем шаги к примирению. Гляди, через лет десять всё образуется!.. Ох, сколько времени. Побегу, а то клиенты закусают. Пока, Дианочка, удачи!
– Надеюсь, скоро увидимся, – произнесла Диана и, подозвав официанта, у которого на руке виднелся след от браслета, посмотрела на бейджик и подумала: «Действительно, мир не стоит на месте». Она подняла взгляд и сказала доброжелательно: – Евгений, очень приятно! Можете принести клубничное мороженое и блины с мёдом? У вас очень вкусные десерты!
Эпилог
Как только статья была готова и вышла в свет, я посетил психолога Макарова, который, казалось, дожидался меня с нетерпением ещё с прошлого раза. Узнав о том, что я избавился от проблемы, усложнявшей жизнь, он настоял, чтобы я выложил обо всё ему начистоту. Рассказ о смерти помощницы, повлекшей за собой непредвиденные последствия, поразил его до глубины души. Макаров предположил, что я перенёс психическое расстройство, называемое диссоциативной фугой, при котором человек забывает о том, что происходило с ним до травмирующего события и ни с того ни с сего переезжает в новое место, придумывает имя и фамилию, подделывает документы и устраивается на работу, которая ему совершенно не близка. Кеша подтвердил, что у меня всплывали эпизоды из прошлой жизни.
Перед тем, как пройти курс реабилитации, я взялся за неотложные дела. Сначала передал «Летний розмарин» Косте Котикову. Я посчитал, что никто лучше его не справится с магазином. Он вкладывался в работу вместе с сестрой за время моего отсутствия и успел близко сдружиться с Костяшкиным.
Встреча с матерью оказалась болезненной. Мы не знали, что сказать друг другу. Она долго плакала, а я обнимал её за плечи и потом ждал, когда она постряпает медовую коврижку в честь моего возвращения. Ей было достаточно того, что я сидел на старом низеньком стульчике, стучал пальцами по столу, как в детстве, и насвистывал нехитрую песенку. Она подходила ко мне не раз со спины и гладила рассеянно волосы руками в муке. Мной овладевало спокойствие, я закрывал глаза, представляя, что спал в кровати поверх одеяла после сытного обеда, а на этаже сверху скулила чихуахуа, со двора, изрисованного цветными мелочками, звенел детский смех, лилась у кого-то монотонно вода, и запахи, и все звуки из отворённого окна напоминали родной дом.
Кеша потратил часть первой зарплаты, чтобы издать книгу для Сонечки. В день её рождения они загадали желание и задули свечи на торте с варёной сгущёнкой, а затем я присоединился к празднику. Пока взрослые пили и ели, мы втроём читали повесть в гостиной. Я с удивлением обнаружил, что знал, кем был Родион Китин и почему он решил создать космический корабль. Кеша просил не болтать, иначе будет не весело, а грустно.
В редакции мне дали два месяца испытательного срока и вскоре сократили до одного, когда по городу разнеслась новость, что Кирилла Михайловича поймали и посадили в тюрьму, а Виктория Бросова сбежала из страны с сыном, не оставив и следа. Центр был закрыт, пока не объявился новый создатель, достаточно опытный в своём деле человек, решивший взять под опеку помощников. Он поразительно походил на Виктора. Как-то я увидел его по телевизору, и меня захлестнула ностальгия, и защемила сердце неодолимая тоска.
Но боль прошла, осталась едва уловимая горечь. Я проживал с Дарьей Сергеевной и Кешей в доме на холме и, несмотря на работу, на которой приходилось больше общаться с людьми и помощниками, оставался всё таким же замкнутым и любил слушать, нежели говорить.
Как-то помощники решили пообедать не в «Литературном уголке», а в кафе, и вышли наружу, оставив меня один на один с Кешей. Он отодвинул ноутбук и, опустив голову на стол, пригрелся с ласковой улыбкой на губах. Стоял тихий, светлый день, свежел запах краски, наклеек и прошедшего дождя, и пыль была прибита по дороге и улицам, а в лужах отражалась радуга, сверкающая глубокими цветами.
– Меня всё же кое-что беспокоит.
– Что?
– Вы до сих пор мой хозяин, и мне это не нравится. Вы дали мне имя, работу, мы семья, а по бумагам я всё равно помощник.
– Я не знаю, где они затерялись. Наверное, в каком-нибудь ящике. Проверю, как приедем домой.
– И сожгите! Сожгите, чтобы я их больше не видел, чтобы их не было!
– Давай сходим в центр, и я откажусь от тебя. Скоро там Пустыркины переедут?
– Вы от меня устали? – спросил Кеша жалостливым голоском и отвернулся. – Так прямо бы сказали, нечего тянуть. Ведь чем дольше я живу с вами, тем сильнее мне хочется остаться навсегда. Я так полюбил Дарью Сергеевну, свою комнату и то деревце перед крыльцом!
– Останься, если чувствуешь.
– Сердце мощно стучит. Тук-тук-тук, я не уйду, тук-тук-тук, говорит оно, – ровным тоном произнёс Кеша.
Он подошёл к панорамным распашным дверям и расставил руки по разные стороны. С карнизов звонко падали капли, и яркий свет бил по Кешиному лицу, щёки горели огнём, а душа наполнялась ясностью и апрельским теплом.
– Я птица! – напомнил Кеша и замахал плавно руками. – Подойдите ко мне, посмотрите, как я умею летать!
– И так вижу, что умеешь. Ты похож на героя из своей повести.
– Не подумайте, я не специально его с себя списывал. Это произошло случайно, как и всегда, когда я пишу. И мне так хорошо! А вам? Как вы себя чувствуете? Вы однажды сказали, что я теряю себя без любви, но оказывается, вы имели в виду не меня. Вы ведь как-то нашли себя, правда? Если вас вернула моя книга, то я счастлив вдвойне.
– Наверное, книга. А может и не только она. Я пока не разобрался, что к чему.
Кеша больше не поворачивался. Я же смотрел вперёд, прямо на счастье цвета солнца, и видел, как оно расправляет крылья.
