– Тоже мне, человек-праздник, – пробормотала Екатерина. Шевелить разбитыми в кровь губами было трудно. – ВулканФест и День Кленовых Листьев он моим подданным заменит, подумать только.
Заявление телеведущего и вправду казалось смелым, если не самонадеянным.
К дню Кленовых Листьев народ относился до крайности уважительно. К природе этот праздник имел лишь косвенное отношение, а посвящён он был победе России над бюрократизмом. В один ясный осенний день тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года государь Алексей Михайлович разом сменил всех чиновников, больших и провинциальных, на всех государственных постах. На смену замшелым бюрократам пришли офисные революционеры, которые объединили множество разрозненных сведений о гражданах империи в одну удобную систему Центрального Статистического Комитета Министерства внутренних дел, впервые в истории применив компьютерные технологии. Мегатонны ненужных документов сдали на переработку, а каждый молодой чиновник посадил по клёну; акция проходила под девизом "Кленовый лист лучше бумажного". Разумеется, подготовка ежегодного празднования дня Кленовых Листьев сопровождалось исключительно электронными сметами и распоряжениями.
ВулканФест же был самым бурным, самым сумасшедшим праздником года. Фестиваль каждое лето проходил в долине под Иркутском. Концертными площадками служили жерла потухших вулканов – громадные воронки были оборудованы скамейками для зрителей и сценами для артистов и музыкантов. Впечатляющее культурное событие гремело не только на все "Сибирские Афины", но и на весь мир. Именно на ВулканФесте впервые заявила о себе певица-голограмма Бета.
Затмить великолепие этих праздников, да ещё и вкупе с Новым годом, представлялось задачей невыполнимой. Екатерина фыркнула и тут же застонала от боли: губы горели, голова кружилась, а правая рука неприятно пульсировала в районе запястья.
– Ну что, милашки мои верноподданные, вы готовы к упоительному историческому шоу?
Императрица левой рукой прибавила на пульте звук, впервые в жизни испытывая ревность. Нет, мучиться из-за мужчины, конечно, приходилось – попался ей как-то один вероломный бойфренд по имени Джим. Но чтобы ревновать целый народ? Такого ещё не было. "Это мои верноподданные, мои личные, а не твои!" – вдруг разозлилась она на Ангела.
Старенький "Баюн", установленный в спальне Кенсингтонского дворца, показывал вполне прилично – но очень уж он был маленьким. Успенский собор на этом экранчике смотрелся каким-то несерьёзным, игрушечным. Между тем, события на территории московского Кремля происходили совсем не шуточные.
Ангел, гордо задрав узенький подбородок, под ошеломляющий перезвон колоколов приближался к паперти, на которой выстроилось не менее полусотни священнослужителей в парадных одеяниях. Возглавлял эту группу духовной поддержки ажиотированный Доброжир. Руку его оттягивал золотой жезл, напоминающий посох богатенького пастуха. Голову венчал белый куколь
21, нарядная ряса ниспадала блестящими складками. На груди сверкал бриллиантовый крест.
Головастиков подошёл к патриарху и склонил голову, шепнув в камеру: "Вот оно, начинается!". Доброжир в прямом эфире покропил телеведущего святой водой. Певчие затянули какой-то оглушительный псалм. Ангел, смахнув капли с причёски, направился внутрь собора.
– Не надо тебе это смотреть, Кейт, – поморщился Генри. – Тебе сейчас вредно волноваться. Давай выключим.
– Хочу смотреть и буду! – заупрямилась Екатерина, но звук слегка притушила. Генри был прав: провокационный телепроект отнюдь не способствовал скорейшему выздоровлению императрицы.
Она упала вчера на скачках. Совершенно позорно грохнулась с Кирина сразу после того, как он выиграл Золотой кубок Аскота. Только успела услышать громогласное: "Победитель забега – Кирин! Жокей и владелец – Екатерина Романова! Главный приз – двести пятьдесят тысяч фунтов!", после чего в ушах зазвенело, в голове помутнело от радости, а в глазах всё завертелось: безумные шляпки англичанок, камера Генри, зелёные ленточки, вплетённые в блестящую от пота гриву Кирина, бледно-жёлтое платье королевы, грозовые облака, надвигающиеся с востока…
Руки перестали слушаться, выпустили поводья – и Екатерина вывалилась из седла, словно тряпичная кукла.
На ипподроме тотчас поднялась ужасная суматоха. Генри отбросил камеру, кинулся к супруге – умудрившись, как истинный англичанин, не уронить при этом свой цилиндр. Екатерина лежала у него на плече, думая не о своей победе, а о том, что её снежно-белый, с изящной изумрудной полоской на рукаве, жокейский костюм безвозвратно испорчен, так же как и бархатный шлем, специально заказанный у английского мастера к соревнованиям. Всё в грязи, а камзол ещё и в крови – разбила губы о тактильный браслет. Ладно хоть зубы целы.
Подлетела Дженни Смит, вся в растрёпанных чувствах. Екатерине тут же досталось под горячую руку. "Глупенькая девочка! А если бы ты шею сломала? Что бы мы без тебя делали? А страна твоя что бы без тебя делала? Ох, Китти! Глупышка! Головка кружится?". Батистовым платочком, от которого мягко веяло розами, Дженни вытерла наезднице кровь с подбородка.
В Аскот срочно вызвали личного врача королевы. Ещё через три часа на арендованной "Ладье" прибыл доктор из Зимнего, с которым Екатерина виделась буквально пару недель назад, пятнадцатого марта, на ежегодном медицинском осмотре. Котёл Ершова тогда показал, что у неё небольшая наследственная аритмия, привет от папеньки.
За доктором из Петербурга увязался Столыпин, хотя Екатерина строго-настрого запретила ему покидать столицу – кто-то должен был разгребать текущие дела. Коих после травмы императрицы посыпалось множество.
В частности, Военный Министр Сухомлинов с перепугу едва не объявил в стране чрезвычайное положение. В последний момент заполошного старика успела остановить Мелисса. Биржевые акции русских компаний рухнули вслед за Екатериной: бизнес боится политической нестабильности. Пришлось срочно созывать успокоительную пресс-конференцию. И снова всё легло на худенькие плечи Мелиссы, пока Столыпин с кудахтаньем бегал вокруг императрицы. Премьер-министр собрала журналистов в Зимнем и дала им возможность полюбоваться онлайн на государыню, пусть слегка потрёпанную, но пребывающую в полном сознании. Государыня, возлежа на подушках в Кенсингтонском дворце, милостиво соизволила помахать журналистам ручкой.
К вечеру Екатерина осознала, что, в отличие от неё самой и российских биржевых акций, почтовый сервер Зимнего очень даже крепко держался на ногах и совсем не собирался падать. Где шквал соболезнующих писем? Где, спрашивается, проявление народной любви?
Нет, конечно, кое-что приходило. Так, крохи сочувствия. Подданные присылали плюшевых медведей и цветы, но подарков едва хватало, чтобы заполнить одну комнату Кенсингтонского дворца. Небывалое равнодушие. Просто чёрствость со стороны родного народа!
И уж совсем немногие поздравляли её с тем, что она стала Императрицей аскотского ипподрома – главное достижение её жизни, ради которого она тренировалась столько лет! Днём и ночью думала про скачки, выкладывалась на манеже на двести, триста процентов, обучала Кирина. И победила – невероятно, но победила – лучших жокеев мира! Несколько раз во время прохождения дистанции ей казалось, что у неё сердце остановится – но она продолжала, и Кирин летел вперёд, к финишу, взметая пыль из-под ухоженных копыт. Они сделали невозможное, выиграли гонку – а никому из её подданных и дела до этого нет. Обидно, знаете ли!
