В ходе исследований Стивенсон беседовал не только с ребенком и ближайшими родственниками, но и с семьей покойного и предположительно реинкарнировавшего человека. Зачастую при этом выявлялось поразительное сходство подробностей в истории ребенка и в информации от родных покойного, даже если эти две семьи никогда раньше не встречались или не общались. Стивенсон уделял особое внимание необычным родимым пятнам или врожденным изъянам у детей на тех местах, куда были нанесены смертельные раны в предыдущей жизни, и обращался за подтверждением к отчетам о вскрытии и другим документам. В основном он проводил исследования известных случаев реинкарнации в Бирме, Аляске, Шри-Ланке, Ливане, Индии и Турции. Несмотря на все нежелание признавать, что реинкарнация определенно существует, он считает свидетельства убедительными. Возможно, реинкарнация никогда не будет научно подтверждена, но такие исследования, как те, что провел Стивенсон, создают для нее весомую доказательную базу [12].
Остается вопрос: как еще можно объяснить подробные воспоминания из предыдущей жизни у детей младшего возраста, в сочетании с физическими характеристиками, согласующимися с насильственной смертью в той жизни, если не реинкарнацией? И как удается некоторым буддистским ламам, таким как Кармапа или Далай-лама, перед смертью записывать, где именно и когда они переродятся? И как быть с так называемыми снами-благовестиями, в которых будущей матери иногда еще до зачатия сообщают пол и характер ее неродившегося ребенка? [13]
Некоторые ОСО содержат опыт, по-видимому, предыдущей жизни, оборванной насильственной смертью, как мы видели в предыдущих главах, а регрессионная терапия под гипнозом, отменяющим запретные функции нашего бодрствующего сознания, тоже нередко сопровождается сообщениями об опыте из предыдущей жизни [14]. В результате такого опыта многие носители ОСО принимают идею реинкарнации.
Воспоминания о предыдущей жизни можно объяснить с помощью нелокального сознания, так как ему сопутствует гипотеза нелокальной связи с сознанием ранее жившего и умершего человека. Та же концепция объясняет встречи с умершими людьми во время ОСО, присмертного и посмертного опыта. Если некоторые усматривают в возможности такого контакта доказательство реинкарнации, я считаю ее показателем нелокального аспекта бесконечного сознания. Это не исключает возможности реинкарнации одного и более аспектов нелокального сознания, в результате появляются воспоминания о предыдущей жизни. Я не склонен верить, что люди возвращаются в тело, сохранив целиком личность, которая ассоциируется с их нынешним ощущением «я» или эго. Но постепенно я пришел к убеждению, что воспоминания о предыдущей жизни вполне возможны.
Донорство органов: о чем спор?
После моих лекций об ОСО, и не только в Нидерландах, мне часто задают актуальные вопросы о смерти мозга и трансплантации органов: действительно ли смерть мозга равнозначна смерти? Как можно объявлять кого-либо мертвым, если почти 100 % тела остается теплым, неповрежденным, явно функционирующим? В чем разница между комой и смертью мозга? Обозначает ли смерть мозга начало процесса умирания, завершение которого обычно занимает часы или даже сутки, и как на этот процесс влияет извлечение таких органов, как сердце и легкие? Какое состояние сознания соответствует смерти мозга и процессу умирания? Как понимать случаи изменения мыслей и чувств после пересадки сердца – так называемую «трансплантированную память»? Мне хочется достаточно подробно разобрать эти вопросы, потому что смерть мозга и пересадка органов представляют собой наглядный и практический пример некоторых этических и медицинских вопросов, возникающих в связи с современным здравоохранением.
Начнем с того, что в принципе я не противник трансплантации органов – при условии, что решение стать донором органов было принято обдуманно и из лучших побуждений, с полным пониманием того, что оперативное изъятие органов оказывает влияние на процесс умирания и ускоряет его. Некорректная и зачастую однобокая информация препятствует хорошо обдуманному выбору, особенно если от людей ждут заполнения бланка регистрации донора органов в очереди на продление водительских прав. Заполняя бланк, мало кто осознает истинный смысл диагностики смерти мозга и его практические последствия для родных потенциального донора, у которого признали смерть мозга [15]. Невежество, связанное с истинным смыслом донорства органов, становится очевидным лишь тогда, когда близкий человек находится на искусственной вентиляции легких, а врач сообщает вам, что ваш муж, жена, брат, сестра или ребенок по сути мертв, и просит разрешение на изъятие донорских органов. В этот эмоциональный момент 70 % ближайших родственников, не уверенных насчет отношения потенциального донора к этому вопросу, отказывают в разрешении. Члены семьи часто воздерживаются от разрешения даже в тех случаях, если умирающий зарегистрирован как донор. Вид близкого родственника, подключенного к аппаратуре и лежащего под капельницей, потерявшего сознание, но все еще теплого, часто вызывает интуитивные сомнения в том, что смерть мозга действительно означает смерть.
Насущные вопросы
Большинство вопросов, которые мне задают, также было сформулировано в следующих двух письмах, написанных в ответ на споры в нидерландском правительстве о введении новой системы донорства органов, по которой все граждане Нидерландов должны быть автоматически причислены к донорам, если они не выразят протест и не заявят об отказе:
Не пора ли нам сместить акценты в этих непрестанно повторяющихся дебатах и задаться вопросом, почему этот выбор не дается людям «легко и просто»? Где научные доказательства тому, что трансплантация органов не вмешивается в процесс умирания? Слово «процесс» подразумевает этапы, а органы изымают в начале этого процесса. Почему «умершему» дают общий наркоз перед изъятием органов? Врачи говорят, что из-за рефлексов пациента, но в чем именно они заключаются? Почему критерии смерти мозга во всем мире разные? Какова взаимосвязь между телом, душой и разумом? Кто изучал психологические последствия для родителя, вынужденного навсегда попрощаться с ребенком, который еще теплый и дышит? Как быть с многочисленными публикациями об околосмертном опыте в ситуациях, когда смерть мозга уже диагностирована, однако пациент приходит в себя, оживает и рассказывает о своем ОСО? Есть множество других вопросов, возможно, слишком грандиозных для нашего ограниченного человеческого понимания, и это служит препятствием к тому, чтобы ответить просто «да» или «нет». Агрессивная правительственная кампания только разжигает недоверие. У всех должно быть право свободного выбора в свое время.
И еще одно письмо:
Пятнадцать лет я носил с собой карточку донора органов, не задумываясь. Но после того, что я услышал от одной из моих студенток, я разорвал ее.
Считая, что она в глубокой коме и без явных признаков активности мозга, ее врач и муж завели разговор возле ее постели. Врач предсказывал, что его пациентка проведет остаток своих дней в состоянии «овоща» и просил мужа подумать о том, чтобы отключить ее от систем жизнеобеспечения, поддерживающих в ней жизнь. Муж все еще надеялся на выздоровление, поэтому не соглашался отключить аппарат искусственной вентиляции. Спустя несколько месяцев женщина пришла в себя. Оказалось, она слышала все, что происходит вокруг, на протяжении почти всей комы, в том числе и разговор между ее врачом и мужем о пассивной эвтаназии! Она говорила, что это было ужасно, рассказывала, как пыталась крикнуть, что она еще здесь и хочет жить, быть с мужем и детьми, а они тем временем обсуждали ее возможную кончину. В принципе, я поддерживаю идею донорства органов, но все еще не заполнил донорскую карту. Почему? Потому что слишком много вопросов остались без ответа. Правительственная кампания нацелена главным образом на нехватку доноров и на необходимость зарегистрировать людей в качестве таковых.
