- Готово.
Юлиан проводит ладонью по лицу:
- И ни одного пореза, - констатирует он вроде как с насмешкой. - Чудеса, да и только.
- Вот, - отзываюсь на это. - А ты говорил, чудес не бывает.
Он хмуро молчит, демонстрируя видимое презрение: вроде как на такой бред и отвечать нет смысла.
Сноб. Самый настоящий сноб!
Демонстрация снобизма сопровождается раздеванием - хочет сказать, ему наплевать на мое присутствие - и погружением в воду...
- Так мне потереть тебе спинку?
- Подашь полотенце, когда я закончу.
Ну что ж, сама напросилась: хотела помогать, вот и помогай. Похоже, у Юлиана новая тактика по выведения меня из себя... Ничего, я из терпеливых. Еще посмотрим, кто кого...
Сижу на стуле битый час кряду, пока этот засранец подливает и подливает горячей воды в ванну... Кто вообще способен лежать в таком кипятке?
Уже собираюсь было пойти проверить Ангелику, когда Юлиан-таки начинает тереть себя мочалкой. С таким остервенением, словно собирается содрать себе кожу... На это даже смотреть страшно.
- С тобой все в порядке? - робко интересуюсь я, и получаю заслуженное:
- А ты как думаешь? - Он даже оборачивается в мою сторону. - Я слеп, словно новорожденный котенок, и, черт возьми, даже не знаю, изменится ли это когда-нибудь.
- Нужно верить в лучшее.
- Только не надо вот этого, ладно? - Он замолкает, крепко сцепив зубы и тыча в меня указательным пальцем. - Лучше подай полотенце. - Я подаю. - А теперь уходи, - велит мне командирским голосом. - Считай, твоя миссия окончена.
Только она не окончена, и мы оба это знаем. Просто кто-то не собирается давать мне ни единого шанса, ни мне, ни кому-либо другому...
Две последующие недели Юлиана на осмотр в больницу возит Глория - только не я. Не потому, что я не хочу этого - хочу, просто стоило только мне заикнуться о возможном извозе, как этот упрямец, буквально брызжа слюной, начал кричать, что никуда со мной не поедет.
- Только не Катастрофа, - буквально взвился он на дыбы. - Только не она. С ней я скорее всего попаду в аварию и останусь и вовсе без рук, ног и других важных органов в придачу.
- И с особым сарказмом: - Нет уж, увольте меня от подобного «счастья»!
Этим же утром он и вовсе отказывается от чьей-либо помощи... Велит бабушке оставаться дома.
Мы с Глорией в недоумении переглядываемся, и я спрашиваю:
- С кем же тогда ты готов ехать?
Так и хочется треснуть упрямца по его неугомонной макушке...
- Ни с одним из вас, - отвечает бесстрастным голосом. - Обойдусь без сопровождающих. -И как бы с насмешкой над самим собой: - Если уж мне суждено быть слепым до конца моих дней, так стоит привыкать обходиться своими силами.
Мы снова молча переглядываемся. Хорошо, что Юлиан этого не видит.
- Это как же? - озвучивает всеобщее недоумение Шарлотта. - Ты ведь ничего не видишь. Не глупи: пусть хотя бы Эмили тебя отвезет.
- Я сказал, нет, - припечатывает тот. - Поеду сам. На автобусе.
И он, действительно, это делает: выходит за дверь и направляется в сторону автобусной остановки.
Не знаю, каким образом он все это спланировал (должно быть, заранее высчитал количество шагов до ближайшей остановки, каким-то образом узнал нужное расписание), только двигается он довольно споро. Его палка стучит по асфальту: стук, стук, стук. Подобно моему собственному сердцу. Ведь видеть Юлиана таким вот беспомощным - это все равно, что медленно умирать. Умирать с одной мыслью в голове.
Только бы эта слепота была временной... Только бы он снова стал видеть.
Верить в обратное было бы кощунством.
27 глава. Юлиан
Этот странный день начинается с руки Катастрофы на моем бедре: она каждую ночь пробирается в мою комнату, и спит в моей же постели. Я мог бы воспротивиться, запереться на ключ и бла-бла-бла-бла-что еще, однако не делаю этого... Вроде как мне нет дела до ее сексуальной попки подле меня, я как бы и не замечаю ее присутствия -попросту не вижу, хотя мне, что уж тут скрывать, не нужны глаза, чтобы помнить все изгибы и родинки на ее теле.
Я знаю, что, если пройтись пальцами от подмышки и ниже, ровно в двух пальцах от тазовой кости будет самая любимая из моих родинок - каплевидная. Слегка выпуклая наощупь... Я люблю нащупать ее пальцами во время неспешных объятий или поцелуя... Другая, идеально ровная, похожая на мазок расплавленного шоколада, располагается сразу под левой грудью - ее, стягивая с Катастрофы одежду, я целую в первую очередь. Целовал... целовал в первую очередь... А теперь только вспоминаю, лежа в кровати и всеми силами пытаясь совладать с собственными желаниями.
Сегодня эта борьба выходит особенно отчаянной, и я почти проигрываю, когда пальцы непроизвольно касаются женского тела и скользят по разгоряченной коже все выше, от щиколотки - к бедру, и я всеми фибрами своего существа впитываю мягкость и податливость ее кожи под подушечками своих пальцев. Но в какой -то момент глубина дыхании Катастрофы изменяется, и я понимаю, что она проснулась.
Отдергиваю руку и притворяюсь спящим... Она же склоняется к моему уху и шепчет:
- Я знаю, что ты сейчас делал, негодный мальчишка... пытался залезть в мои трусики... которых все равно на мне нет. Вот.
Вскакивает с постели и выходит за дверь. Голой? Нет, не может же она и в самом деле ходить по дому голой?
Тут же Адриан, Алекс... Йоханн, в конце концов.
Несносная Катастрофа!
В царящей вокруг меня темноте я отчетливо вижу ее улыбку, теплую, подобно июльскому солнцу, слегка смущенную, адресованную только мне. Такую, от которой что -то екает в груди.
Спускаю ноги с постели и направляюсь в ванную, шаркая ногами, подобно заправскому зомби. Зубную пасту выдавливаю прямо на язык: так легче разобраться с необходимым количеством - и в который раз поражаюсь тому, насколько непривычно сложными могут оказаться привычные по сути вещи.
И вдруг в голове вспыхивает: какое сегодня число?
Что-то скребется на задворках сознания, что-то важное - никак не пойму, что именно.
Знаю только, что сегодня очередной визит к доктору Кляйну, и я все жду заветного: «Вы совершенно здоровы», а потом - щелк пальцами! - и я снова вижу, как прежде.
Будет ли такое однажды?
Только вера в нечто подобное и заставляет меня двигаться вперед.
Переставлять ноги, подносить ложку ко рту, ложиться и вставать с этой постели... Я не могу и не хочу мириться с собственной беспомощностью!
Именно потому я и настоял на самостоятельных поездках: они дарят мне ощущение утерянных самодостаточности (меня злит, что я не могу выбросить Эмили из головы) и самостоятельности (собственная слепота злит еще больше). И хотя бы в эту получасовую поездку я представляю себя прежним... Глупое фанфаронство, если подумать!
