Нет! — выпуливаю я так стремительно, что даже самой становится чуточку стыдно за самое себя. — То есть да… но не так… то есть…
Что и следовало доказать, — безапелляционно подытоживает наш странный диалог Адриан Зельцер, направляясь в сторону «Макдональдса».
Но… — начинаю было я, но замолкаю так и не договорив.
Но вы хотя бы дружите с Алексом не только ради его брата, я надеюсь? — подхватывает мое заглохшее «но» мой коварный собеседник и пытливо вглядывается в мое лицо.
Я краснею, да, беру и самым предательским образом краснею. Будь он неладен, этот Адриан Зельцер со своими провокационными вопросами!
Я дружила с Алексом ради него самого… и совсем чуть-чуть, — я развожу пальцы на два миллиметра, — ради его старшего брата. Но теперь это кончено, я вам уже сказала об этом.
Мы оба стоим у входа и ни один из нас не решается открыть стеклянную дверь, отделяющую нас от других посетителей за маленькими столиками с фастфудом. Я молча смотрю в пол и вожу носком сапожка по едва запорошенной снегом дорожке у меня под ногами… Куда смотрит мой спутник я не имею ни малейшего представления.
Возможно, так будет лучше, — произносит наконец он и впускает нас в ярко освященный зал. — Вы голодны? — совершенно другим голосом осведомляется он у меня. — Лично мне нужна порция кофеина — вы, то есть ты, Шарлотта… ты постоянно выводишь меня из себя.
Я вскидываю на него удивленный взгляд — с чего бы это ему так резко меняться? Ничего не понимаю.
Это выходит не нарочно, — кошусь я на него с полуулыбкой — как бы там ни было, мне нравится, когда Адриан Зельцер не злится на меня. — Может быть, у вас просто аллергия на меня?
И в чем же она по-твоему выражается?
В постоянно хмурых бровях? Хотя мне больше нравится, когда вы улыбаетесь.
Он смотрит на меня и качает головой, словно не верит, что такие дурочки, как я, вообще существуют на белом свете. И улыбка у него такая неожиданно теплая, что я враз вспоминаю и таблетку «аспирина» на прикроватном столике и стопку полотенец в ванной — тянусь и целую его в колючую щеку.
Он смущенно потирает место моего поцелуя и кажется почти человеком, а не вечно недовольным мной роботом с холодными глазами.
И за что же мне такая честь? — приподнимает он свои брови.
За вчерашнюю заботу обо мне, — пожимаю я своими плечами, испытывая жгучий порыв поцеловать его и в другую щеку. Так, ради равновесия! Но сдерживаюсь.
Мне определенно нужен кофе, — насмешливо тянет он, направляясь наконец к стойке заказов. — Выносить тебя без кофеина задача не из легких!
Думаете, вас легко выносить? Да Франческе медаль надо дать за мужество.
Так, может, ты ей ее и вручишь?
Может быть… если останусь в живых, — добавляю я безрадостно, снова припомнив зеленое платье, погребенное под ворохом одеял.
Адриан Зельцер все еще тихо посмеивается, когда мы наконец делаем наши заказы и выходим на улицу.
Здесь недалеко наш с Акселем итальянский бутик, наше второе по счету детище, — произносит мой собеседник, с которым мы глотаем кофе из картонных стаканчиков на вынос. — Ты, должно быть, слышала, чем мы занимаемся… У Алекса язык без костей.
А это было тайной, которую он не имел права мне раскрывать? — интересуюсь я с беззлобным сарказмом. И Адриан отчего-то давится своим кофе…
Боже, нет, конечно, — отвечает он только, — просто мне кажется, он слишком откровенен с тобой. Уверен, ты знаешь даже о том, о чем тебе вовсе не стоило бы знать…
Вы имеете в виду мать Алекса? — не могу удержаться я от вопроса, тем более тот давно разжигает мое любопытство.
Мой спутник делает большой глоток из своего стаканчика с кофе и только потом произносит:
И как много он тебе рассказал?
Все, но почти без подробностей, — пожимаю я своими плечами. — Вас это смущает? Если да, то напрасно: история очень романтичная, почти как в кино… Учительница и ее юный ученик, что может быть занимательнее?!
Занимательнее, — хмыкает мужчина, и взгляд его делается почти грустным. — Поверь, в нашей истории было мало чего занимательного… Я до мих пор до конца не уверен, нравится ли мне вспоминать то время. Было несладко…
Я жадно вслушиваюсь в его слова и понимаю, что во мне борятся два противоречивых желания: одно заключается в страстной потребности узнать, как можно больше подробностей той давней истории, а другое заключается в нежелании видеть своего собеседника таким задумчивым и погрустневшим… И второе, как я вдруг понимаю, берет верх над первым:
А пойдемте посмотрим на ваше торговое детище! — восклицаю вдруг я, поддевая Адриана Зельцера под руку. — Мы даже можем вместе возле него сфотографироваться. Селфи с владельцем! — я вожу рукой в воздухе, словно прочитываю броский газетный заголовок. — Это сделает меня знаменитой. Ну, пойдемте же!
Тот не вырывается и не говорит мне колкостей, только устало вздыхает:
В воскресенье бутик не работает.
Ну и пусть. Мы только сфотографируемся и заглянем в витрину! Не будьте букой.
И мы бредем по замерзшим улицам, кутаясь в теплые воротники своих курток и выдыхая облачки белого пара, рассеивающимися в воздухе, подобно туману. Весь путь занимает у нас двадцать минут и, когда мы доходим до здания с претенциозной вывеской на итальянском, я тут же подхожу к витрине и начинаю заглядывать внутрь, прикрывая руками яркий дневной свет, мешающий мне насладиться внутренним содержанием магазина. Мой спутник понуро стоит рядом и скептически наблюдает за моими телодвижениями.
И как много вы смогли там рассмотреть? — со скучающим видом интересуется он. — Уверен, лучшего времени для визита в мой магазин вы и придумать себе не могли…
Да ладно вам, не брюзжите, как старый дед, — отмахиваюсь я от его сарказма. — Вон то патьице берюзового цвета очень даже ничего… Не хотите посмотреть, о котором именно я говорю? Вон то, — тычу я пальцем в витрину, но Адриан так и стоит на тратуаре в десяти шагах от меня. — Ну ладно, как хотите. Сфотографируемся?
И он так сильно кривит лицо, словно неожиданно раскусил апельсиновую косточку.
Да шучу я, расслабтесь, — я снова беру его под руку. Сама не знаю, что делает меня такой смелой сегодня! Может быть, действительно все дело в ромовом торте, который все еще бродит в моей крови. — Не собираюсь я с вами фотографироваться… против вашей воли, по крайней мере. Смотрите, снова снег пошел! — я поднимаю ладонь и ловлю несколько белоснежных пушинок. — Правда, они похожи на бабочек? На маленьких белоснежных бабочек… — И я слизываю их кончиком языка со своей замерзшей руки.
В этот момент я ловлю пристальный взгляд своего собеседника и быстро добавляю:
Можно подумать, вы никогда не пробовали снежинки на вкус.
Он молчит, и я расцениваю это, как отрицание данного факта.
