Все это с трудом укладывалось у меня в голове, тем более соотносимое с образом Адриана Зельцера, который уже сформировался в моем сознании. Этот высокий, несколько хмурый мужчина никак не мог быть тем влюбленным подростком, о котором мне рассказывала его сестра… Я качаю головой, как бы рассортировывая новые знания по «полочкам» своего мозга.
Что, не укладывается в голове? — понимающе улыбается Анна. — И я подтверждаю это пожатием плечами. — Сама с трудом узнаю в нынешнем Адриане того юного мальчика с большими влюбленными глазами… Знаешь, Элеонора была идеальной для него, правда: она делала его чуточку раскрепощеннее, бесшабашнее, что ли… Могла заставить его улыбаться — сама видишь, он слишком серьезный, а после ее смерти так еще и… грустный.
Ну, жена, — звучит в этот момент голос ее небритого пирата, — твой чай, должно быть, совсем застыл, или ты решила кормить нашу гостью одними баснями, к которым у тебя особая предрасположенность.
Мы оборачиваемся к мужчинам, стоящим на пороге, и я невольно задерживаю полный жалости взгляд на лице Алексова отца. Тот замечает его и мечет ответный, полный неодобрения взгляд в сторону Анны — догадывается, что мы говорили о нем. Ну и пусть…
Басни, милый, это по твоей части, — вторит ему его супруга, нисколько не обиженная насмешливой отповедью. — А мы, девочки, говорим только о жизни… такой, какая она есть во всей своей разнообразной красоте и не только.
Слышу, как пальцы Акселя Харля начинают шебуршить оберткой фантика в кармане все той же спортивной куртки. Анна тоже слышит это и вскидывает на мужа насмешливую бровь…
С удовольствием ее съем! — говорит она таким голосом, что мне даже становится немного неловко. К счастью, от неловкости меня спасает сам герой недавней истории, который и говорит:
Пожалуй, чай мы будем пить уже в другом месте, Аннушка, — и целует сестру в розовую щеку. — Нам пора ехать — мы обещали быть через два часа, а уже и того больше… — Потом пожимает руку своего компаньона: — Увидимся завтра, Аксель. Выспись перед тяжелым днем…
И мы направляемся в прихожую.
Не позволяй ему запугать себя! — шепчет мне на ухо Анна в дверях своего дома. И уже громко добавляет: — Надеюсь, еще увидимся.
Сильно сомневаюсь, — бубню я еле слышно и машу ей на прощанье рукой.
Мой спутник по-прежнему молчалив, но я и сама не жажду разговоров — обдумываю рассказанную Анной историю про своего брата. Как все-таки несправедлива жизнь, лишая нас тех, кого мы так сильно любим, размышляю я, присовокупляя к раздумьям про Элеонору Зельцер собственные мысли про своих погибших родителях… Надо позвонить дедушке, решаю я наконец — он последнее, что осталось у меня в этом мире, и негоже садить ему сердце своими неожиданными исчезновениями. Обычно мы всегда болтаем по воскресеньям… Вернусь домой и сразу же позвоню ему.
Идти на чаепитие к Майерам мне и вовсе не хочется — я слишком измотана, чтобы вести досужие разговоры. Забиться бы под одеяло и проспать до утра, а лучше — до весны.
И кто из нас теперь грубый? — одергивает меня Адриан Зельцер, когда мы сидим за праздничным столом и я безрадостно гоняю по тарелке миндальный орех в шоколаде. — Перестань сидеть с таким траурным выражением лица, иначе мне придется принять срочные меры…
Накажете? — интересуюсь я с самым серьезным выражением лица.
А надо? — любопытствует он в ответ.
Я устала и хочу домой.
Он смотрит на меня таким недоуменным взглядом, словно я некое физическое явление, доселе неизвестное науке.
Что это с тобой случилось, Шарлотта? На тебя совсем не похоже…
Откуда вам знать, что на меня похоже, а что нет, — ворчу я раздраженно. — Вы меня вообще не знаете да и я вас тоже, если говорить по существу… Адью, и разошлись как в море корабли!
Ясно, тебя сейчас лучше не трогать, — костатирует мой собеседник и переключается на хозяев дома, которые заводят с ним вежливую беседу про его работу. Я слушаю их вполуха и вообще сама не понимаю, что за вожжа попала мне, что говорится, под хвост…Может быть, это просто физическое и эмоциональное истощение, а, может, я просто боюсь окончания этого дня, после которого в моей жизни не будет больше ни Алекса с его насмешливыми нападками, ни его отца, вечного хмурого, но по-своему очень интересного. И Юлиана не будет тоже… Как же я тогда стану жить дальше? Точно также, как жила прежде, отвечаю я самой себе, но прежняя жизнь больше не кажется мне привлекательной — нельзя познакомиться с мужчинами семейства Зельцер и остаться прежней, с тоской констатирую я самой себе.
11 глава
Обратный путь выходит даже более напряженным, чем сама дорога в Мюнхен, когда я думала, что меня ждет смерть от руки Алексова отца, но, нет, не убил, даже вот с сестрой познакомил… Хотя так и не сказал, что это была именно сестра. Да и пусть, зато та рассказала мне много интересного про него самого, наверное, поэтому тот сидит такой смурной и невеселый — боится, что я владею секретной информацией. Разрабатывает план моего убийства? Или что там еще происходит в его серьезной голове…
А вот Алекс счастлив — это понятно уже по его восторженному голосу, которым он живопишет нам процессы окукливания и вылупления бабочек, а также процессы их дальнейшего кормления и транспортировки к местам намечающихся торжеств. В эти полтора часа на трассе Б9 я узнаю о бабочках больше, чем за всю свою предыдущую и, возможно, последующую жизнь в целом…
И как долго они живут, бабочки, я имею в виду? — прерываю я в какой-то момент длительный монолог парня, и тот, сверкнув на меня глазами, говорит: — От семи до десяти дней в среднем. А что?
Да ничего, — горестно вздыхаю я. — Их жизнь быстротечна и мимолетна, как и любое счастье на этой бренной земле!
И с чего это вдруг такой пессимизм, подруга?
Это не пессимизм, Алекс, — снова вздыхаю я, — это отравление… реальностью.
Тот улыбается и пихает меня локтем в бок.
Что? — отзываюсь я убитым голосом. — Хватит измываться над моим бедным телом.
Твое тело переживет… Послушай, — он снова тычет меня в бок, — будь выше этого… Не хандри.
И выше чего, по-твоему, я должна быть? — любопытствую я у него.
Выше этой скучной реальности, конечно — будь нереально крутой, нереально… умной, вообщем просто нереальной…
Дурой. Такой вариант подойдет?
Алекс смотрит на меня крайне насмешливым взглядом.
А что, такой вариант вполне стоит обдумать! — ехидничает он, и мы наконец съезжаем с автобана.
Распрощаться с Зельцерами у подъезда моего дома, как я изначально планировала, у меня не получается: впопыхах наших утренних сборов я позабыла в гостевой комнате рюкзак со всеми своими вещами, то есть и с ключами от квартиры тоже. Мне, конечно, могла бы открыть Изабель, но рюкзак все равно был мне нужен и потому пришлось ехать с Алексом и его отцом до самого их дома. Тот встречает нас светом одного-единственного одинокого окна в комнате наверху — в одной из спален, я полагаю — и едва мы открываем дверь и вваливаемся в прихожую, сверху раздаются торопливые шаги, а потом и сама Франческа показывается на лестнице… На ней длинный, развевающийся халат из переливчатого шелка, который вспыхивает мириадами звезд при каждом ее стремительным шаге, приближающем ее к нам.
