Шарлотта, хватит валять дурака, выходи, — уже обычным голосом обращается ко мне Юлиан, дергая ручку.
Уходи, — сиплю я так тихо, что сама еле слышу звук своего голоса, и подобная реакция самой мне противна: — Вали отсюда, придурок! — зычно припечатываю я, невольно приободряясь.
Не серди меня, Лотта, — отзывается Юлиан уже менее миролюбивым голосом. — Не хочу, чтобы мы с тобой ссорились.
Ах, так мы с тобой ссоримся?! — фыркаю я через дверь. — А я думала, ты преследуешь меня, словно чертов сталкер, Юлиан. Лучше уходи из моей комнаты, иначе я позвоню твоему отцу… Мой палец на быстром вызове, так и знай!
Целую минуту за дверью повисает подозрительная тишина… Ушел? Нет, я не слышала шагов.
Я прикладываю ухо к двери, прислушиваясь, и тут парень со всей силы бъет по ней кулаком — я отшатываюсь с тихим вскриком и отчаянно колотящимся сердцем.
Он мне не отец, — цедит он сквозь дверь таким шипящим полушепотом, что кровь в моих венах реально заледеневает. — Он просто чертов самозванец, угробивший мою мать, а потому не смей его так называть… — Следует еще один удар в дверь, а потом по быстро удаляющимся шагам я понимаю, что Юлиан вышел из моей комнаты.
Ошалевшая и перепуганная, я еще около часа сижу, запершись, в ванной, и только после осторожно выглядываю в узкую щель: комната пуста, никого нет. Но могу ли я чувствовать себя в безопасности?
Нет, определенно, не могу.
Выглядываю в коридор — пусто, снимаю с ног тапочки и на цыпочках, беззвучно крадусь мимо комнаты Юлиана — слышу, как он меряет ее шагами — и спешу к своим бабочкам: им нынче одним под силу даровать мне чувство безопасности и покоя. Рядом с ними Юлиану не добраться до меня…
Снова укутываюсь в Алексово покрывало и кладу голову на одну из декоративных диванных подушечек — как же хорошо, как спокойно! Слежу за мотыльками до тех самых пор, пока не засыпаю.
Сдедующей ночью я снова сплю среди бабочек… Я пробираюсь туда тайком, уже после того, как все разойдутся по своим комнатам, тщательно выгадывая момент между затиханием и полным погружением дома в глубокий ночной сон. Я не знаю, усмирил ли Юлиан своих метущихся демонов — мы почти не видимся с ним днем — или те все еще злобствуют в его душе, но не хочу получить ответ в виде открывающейся среди ночи двери…
Предпочитаю не рисковать, тем более, что мне нравится этот маленький рай… мой персональный, тропический, маленький рай, который я собираюсь однажды увидеть своими глазами не в этой уменьшенной его инсталляции, а в полную, так сказать, величину.
Иногда я ложусь навзничь на пол и представляю, что лежу на песчаном, омываемом одним из океанов пляже, в небе пригревает яркое тропическое солнце, а вокруг вьются сотни, сотни, сотни тропических бабочек… В такие моменты я чувствую себя по-настоящему счастливой. Не достает только человека рядом со мной, зеленоглазого человека с утренней щетиной на лице и влюбленными в меня глазами.
Иногда я не могу понять точно, где пархает больше легкокрылых бабочек: в моем животе или все-таки в комнате вокруг меня…
Я как раз лежу с поднятой кверху рукой, как бы приглашая ночного мотылька присесть ко мне на руку, когда шум за дверью, шум, происхождение которого я никак не могу понять, отрывает меня от созерцательности и заставляет вскочить с дивана. В одну секунду я оправляю смятую головой подушку и хоронюсь за высокими цветочными горшками.
Кто бы это мог быть?
Или что бы это могло быть? Но в призраков мне как-то мало верится — люди страшнее.
Дверь стремительно распахивается, и яркий свет, заливающий комнату, практически ослепляет меня.
Шарлотта, я знаю, что ты здесь, — произносит голос того, о ком я только что грезила наяву. — Выходи.
Подавляя тяжелый вздох, я послушно появляюсь из-за кадки с раскидистой пальмой. Трахикарпус или как-то так она и называется — Алекс любит пичкать меня заумными названиями: бабочек ли, растений ли — ему все равно. Ах, Трахикарпус, Трахикарпус, нас с тобой изобличили самым постыдным образом!
Вижу, что Адриан смотрит на меня скептическим, но до странности спокойным взглядом.
Даже не хочу знать, что ты здесь делаешь, — сразу же говорит он мне, а потом смотрит на мою смущенную физиономию и на ногу в шерстяным носке его матери, гоняющую по полу невидимую глазу пылинку, и со вздохом добавляет: — Пойдем пить чай, что ли? Все равно мне не спится. Тебе, я вижу, тоже…
А конфеты к чаю прилагаются?
Какой же чай без конфет. Пошли уже!
И я иду, иду и радуюсь самой мысли о нашем предстоящем совместном чаепитии, самой возможности сидеть и смотреть в его глаза, слушать вибрацию его приятного, чуть хрипловатого голоса… И я улыбаюсь. Все время, пока он кипятит чайник и готовит для нас два стакана ромашкового чая, я продолжаю улыбаться.
Что, на самом деле так и не спросите, что я делала в Алексовой комнате? — первой нарушаю я наше молчание, когда Адриан ставит передо мной сочащуюся паром кружку с ароматным чаем. — Разве вам ни чуточки не интересно?
Он подносит свою кружку к губам и слегка дует на воду. Пар растекается по его лицу, ретушируя любимые черты… Я не отрываю от него глаз — Адриан смотрит в сторону.
Жаль, а я бы вам рассказала, — отвечаю я на его молчаливое «не спрошу, даже не надейся». И мне, действительно, почти хочется, чтобы он спросил, а я бы рассказала ему правду… Но он не спрашивает. — Только Алексу не рассказывайте, — прошу я просто.
Не скажу.
Совместные тайны сближают, — хмыкаю я, пытаясь шуткой стереть хмурую морщинку на его лбу.
И он неожиданно улыбается мне:
Разве мы уже недостаточно близки, — любопытствует он, — ты живешь в моем доме и встречаешься с моим сыном…
Упоминание наших с Юлианом фиктивных отношений нагоняет на меня тоску — не хочу говорить о нем рядом с Адрианом. Но, видно, придется…
Кстати, об этом, — произношу я, прикрываясь горячей чашкой, словно рыцарским шлемом, — мы с Юлианом больше не встречаемся, это раз, два — этот парень неслабо так вас ненавидит. И будь мы героями какого-нибудь среднестатистического триллера я бы добавила: берегитесь, он хочет вас… то есть вам насолить.
Вижу, как все та же упрямая морщинка снова прорезается на Адрианом лице.
Знаю, вы не хотите об этом говорить, — выпаливаю я следом, хватая со стола предложенную мне конфету. — Давайте просто есть сладости и не думать о плохом. Вы рады Франческиному возвращению? — опять же выдаю я первое, что приходит мне в голову. Вот зачем я спросила, ведь будь моя воля, вовек бы ее не видела…
А ты рада? — отвечает он вопросом на вопрос.
Странный вы человек, — пожимаю я своими плечами, — как будто бы сами не знаете, что я ее терпеть не могу, и она меня, кстати, тоже… Так что, — я пальцами задираю кверху уголки своих губ, — будет весело, я полагаю! Покупайте билет в первый ряд.
