С чего он вообще взял, что я это пережила, так и хочется вопросить вслух, но я лишь молча киваю головой и спешу вниз, туда, где слышны голоса Хелены и Ванессы, обсуждающих какой-то рецепт французской кухни, к которой нынче у Хелены особая страсть; я точно знаю, что если уж подруга нервничает, то говорить будет только о французской кухне (или любой другой!), словно привычные термины и ингредиенты магическим образом успокаивают ее мятущееся сердце, и не повезло тому человеку, что попал под это ее «кухонно-французское» настроение. Я даже начинаю жалеть девочку в полупальто – впрочем, нет, теперь уже не в полупальто, а в красивом вечернем платье винного цвета (тут уж невольно поморщишься от вида собственного наряда) – которой приходится все это выслушивать, хотя... не она ли сама является виновницей Хелениного треволнения, так пусть и отдувается. Я же вот терплю, так и ей пора бы начать привыкать к своеобразию своей будущей свекрови!
Здравствуй, – протягиваю девушке руку и мужественно выдерживаю весь обряд знакомства. А потом Ванесса говорит:
Ник рассказывал мне о вас, думаю, у него было к вам особое чувство.
Ее слова вышибают из моих легких весь воздух, но мне почти фантастическим образом удается остаться внешне асолютно бесстрастной.
Правда? – улыбаюсь я самой приветливой улыбкой, а самой хочется пристукнуть свою собеседницу кухонным стулом. Что она вообще имеет в виду? Неужели Доминик рассказал ей о нас? И сама удивляюсь этому сочетанию двух простых слов «о нас» – ведь по сути «нас» с ее женихом никогда и не было. «Нас» не существовало... Что за странный намек?!
Девочка в красивом платье продолжает многозначительно улыбаться, и Хелена, сама того не осознавая, приходит мне на помощь:
Да, он всегда немного побаивался Джессики, говорил, никогда не знаешь, что у нее на уме! Умные женщины некоторых мужчин просто пугают...
Не знаю, где Хелена этого набралась, но ее слова заставляют Ванессу отстать от меня, за что я благодарю небо всеми возможными словами, а потом весь вечер мучительно гадаю, что же такого мог рассказать этой кукле собственный жених и зачем он вообще это сделал... С одной стороны, иметь секреты от своей второй половины абсолютно неблагодарное дело, но с другой – стоило ли сообщать этой самой половине о том, что подруга его матери когда-то нравилась ему настолько, что он даже признавался ей в любви.
Не знаю, почему это так меня задевает, только мысль о том, что Доминик счел уместным разболтать этой... девочке о своих былых чувствах, тем самым признав их нынешнюю несостоятельность, мне особенно неприятна.
И вот мы сидим за столом и чопорно молчим, ожидая появления хозяйки дома с пышащей жаром лазаньей, от которой идет такой умопомрачительный дух, что я боюсь, как бы мои слюни не начали капать прямо в пустую тарелку ромбовидной формы. Как можно более незаметно я рассматриваю Доминика, который, как я уже и сказала, стал как будто бы совершенно другим человеком: откуда у него эта жесткая складка у красивого рта с маленькой родинкой у левого уголка губ, откуда этот серьезный взгляд и это немного отсутствующее выражение голубых глаз? Когда он успел стать таким... другим... таким неНиком, что даже щемит сердце?!
А вот и та самая лазанья, которую ты, Никки, всегда так любил! – провозглашает Хелена, водружая блюдо посреди стола. – Надеюсь, заморские блюда не отбили у тебя аппетит к настоящей домашней пище?! Пауль, сынок, помоги нарезать ее на части...
И пока ее средний сын сражается с лазаньей, хозяйка радостно добавляет:
Джессика помогала мне ее готовить!
Мне тут же хочется провалиться сквозь землю: во-первых, потому что я вовсе ей не помогала, она нагло врет и даже не краснеет – считает, что делает мне одолжение, а, во-вторых, я более, чем уверена, обоим гостям такой довод способен лишь отбить аппетит, если таковой еще и присутствует после сногсшибательного лукового супа с гренками, который нам подали на первое.
Ловлю на себе разной степени значительности молчаливые полуулыбки: ободряющие от Евы с Паулем и не совсем мне понятные – от Ванессы с Домиником. Тот по большей части вообще на меня не смотрит, словно я пустое место какое-то... Даже немного обидно. А тут вдруг кидает этот свой взгляд японского сфинкса ( наверное, будь в Японии сфинксы, то так бы они и смотрели, мысленно насмешничаю я). Этакое мучительное веселье, свойственное висельникам...
И тут Ванесса привлекает всеобщее внимание, отказываясь подать Паулю тарелку для лазаньи, мы все разом вопросительно на нее смотрим, и она – мне это даже нравится! – неловко поерзывает на своем стуле, а потом говорит:
Обычно я не ем ничего жирного после шести, – склоняет голову к правому плечику и сжимает руку Доминика, неподвижно лежащую на белой салфетке, – это такое маленькое правило для меня, – ее носик забавно морщится на переносице. – Извините, Хелена, нам следовало вас предупредить заранее, вы так старались!
Сама Хелена глядит на нее таким взглядом, словно не совсем понимает, о чем эта девица худосочного вида ей толкует и кажется почти по-детски обиженной. От неловкости я тоже начинаю ерзать на стуле, мучительно придумывая, чем бы таким сгладить всю эту ситуацию. Не ради Ванессы – ради Хелены...
Итак пошла против правил, съев ваш без сомнения восхитительный суп, но... сами понимаете...
… идти против собственных принципов было бы преступлением, – вдруг заканчивает ее предложение Пауль, и я недоумеваю, почему чего-то подобного не сделал сам Доминик, ему бы стоило лишь улыбнуться и все разрешилось бы враз. Но тот молчит, позволяя невесте сжимать свою руку и благодарно улыбаться своему же брату.
В таком случае пусть Доминик положит тебе немного салата, – обращается Хелена к девушке, немного расстерянная таким поворотом тщательно спланированного ею ужина, – я приготовила его по новому рецепту, который сама же и усовершенствовала. Называется «Венецианская мечта», правда чудесное название? – и уже более спокойным тоном продолжает: – Я специально съездила в биомагазин за лучшей куриной грудкой, что у них только была, а еще положила обжаренные кедровые орешки – по-моему, они придают салату особенный вкус...
И тут Доминик произносит:
Мам, Ванесса не ест мясо, она вегетарианка.
Мы все снова смотрим на эту самую Ванессу-вегетарианку большими, восхищенными (?) глазами, бывают же такие правильные люди, читается в этих наших взглядах, немного даже пристыженных.
В таком случае что... что ты будешь есть? – лепечет Хелена, абсолютно сбитая с толку таким поворотом событий.
Я могла бы съесть какой-нибудь фрукт, – улыбается ей девушка, – скажем яблоко или грейпфрут...
Так, это надо осмыслить... Что все и делают в полнейшей тишине. Не впади какая-нибудь особо пронырливая мушка в зимний сон и наметь она сейчас рейд под потолком данной комнаты в этот самый момент – мы бы ее точно услышали.
Я принесу, – вызывается выручить мать Пауль, тем самым нарушая гнетущее молчание. – А вы пока приступайте к лазанье, мама сегодня превзошла самое себя.
