Она тоже отзывается ответной ложью и мы стоим, как дуэлянты, обмениваясь слабыми «выстрелами», а потом Ванесса бъет прямо в сердце:
Я слышала, вы ищите работу...
Утвердительно киваю в знак подтверждения этого безрадостного факта.
Мне Хелена об этом сказала, она очень волнуется за вас, – продолжает девушка с доброжелательной интонацией. – И ваши поиски, я так понимаю, все еще не увенчались успехом...
Я снова вяло киваю. И отчего меня так нервирует этот ее покровительственный тон?!
Я тут подумала, – голосок Ванессы становится еще сахарнее, – что, возможно, смогла бы вам помочь с работой. Правда, не знаю, согласитесь ли вы...
Мужественно сглатываю свою необъяснимую антипатию к собеседнице и говорю:
С радостью выслушаю любое предложение, – тут уж, признаться, мне становится по-настоящему любопытно. Навряд ли стоит ожидать чего-то стоящего, но все же...
Дело в том, что наша домработница, проработавшая у нас последние десять лет, серьезно заболела, – начинает Ванесса с разбегу, – и отец был вынужден отправить ее на лечение (за наш счет, конечно!), – вставляет она многозначительно, – и мы таким образом остались без надежного работника, на которого всегда могли положиться. И вот я подумала... может быть, вы, Джессика, могли бы попробовать себя в новой роли... на новом месте... Отец был бы рад найти кого-то подходящего в столь краткий срок...
Я стою немного оглушенная этим неожиданным предложением, прокручивая в голове сотни две различных отговорок, и при этом продолжаю улыбаться... Не уверена, что эта улыбка подходит к данному случаю, но меня, что говорится, заклинило.
Домработница?!
Ванессина служанка...
Да, гордость во мне явно взыгрывает по полной, подступив к горлу терпким, колючим комком, который я – к счастью! – вовремя успеваю сглотнуть и произнести:
Не уверена, что смогу... я никогда ничем подобным не занималась... – Если не считать работы по собственному дому, конечно. Но это, наверное, не в счет.
Звучит так, словно меня склоняют к проституции, а я добродетельно отнекиваюсь. С трудом сдержав нервный смешок, еще крепче сжимаю в руке злосчастный штрафной талончик.
Джессика, вы не думайте, что от вас будет требоваться что-то особенное, – увещевает меня невеста Доминика, – это только звучит так страшно, а на самом деле все легче простого, уверена вы справитесь. По крайней мере приходите и поговорите с отцом, тогда уж и примите решение. Никто вас ни к чему не принуждает!
И в самом деле, что мне терять, думаю я не без горечи: бедным выбирать не приходится. Интересно, Доминик знает об этой ее благотворительности?
Между тем Ванесса сует мне в руку бумажку со своим адресом и заключает:
Приходите завтра часов в пять, отец обычно в это время уже дома и с радостью побеседует с вами... Я скажу ему, что вы придете. Ведь придете же, правда?
И столько искренней заинтересованности и доброжелательности в этом ее восторженном голоске, что я даже немного оттаиваю по отношению к ней, решив, что, должно быть, была слишком строга в своих суждениях и оценках, которые обычно меня не подводят... а тут вот подвели.
Я обещаю быть завтра ровно в пять, и мы расстаемся почти подругами, по крайней мере со стороны, я думаю, все именно так и выглядит.
В тот вечер я возвращаюсь домой приободренной – так сильно подействовало на меня одно-единственное предложение работы, на которую я даже не была уверена, что соглашусь, и дети встречают это мое настроение радостными улыбками и веселым перезвоном голосов за нашим скромным обедом из пиццы и салата, который предусмотрительно приготовила Ева.
Это почти прежнее наше счастливое застолье, которое Юрген, еще будучи жив, называл «мясорубкой для мозга», поскольку дети говорили всегда хором и на самые разные темы, так что у нас голова шла кругом от обилия вопросов и информации.
Приятно хотя бы на миг стать прежними...
Стать снова счастливыми... пусть и самую малость.
Я никому не рассказываю о предстоящем собеседовании – ни к чему, навряд ли я стану работать на Махаэля Вайса и его миленькую дочурку, в доме которых, как я знаю, с некоторых пор живет и Доминик Шрайбер.
Домоправительница...
А что, звучит очень даже солидно, думаю я не без улыбки – вспомнить хотя бы миссис Дэнверс или Джейн Эйр... Нет, Джейн, конечно, не была домоправительницей, но тоже, однако, была девушкой подневольной, именно такой, какой могу стать и я, если соглашусь работать на Вайсов, а там, как знать, может даже встречу своего мистера Рочестера, мрачного и притягательного мистера Рочестера с голубыми глазами.
От этой мысли, которая становится неожиданностью даже для меня самой, внутри словно что-то сжимается, подобно пружине, а потом выстреливает новой волной отчаяния... Сдерживая руками рвущиеся наружу рыдания, я бросаюсь в ванную, где и сижу последующие полчаса, скрывая слезы за потоком медленно льющейся воды.
Двухэтажный особняк Вайсов с двумя огромными панарамными окнами располагается, как и следовало ожидать, в самом красивом и престижном районе Нюрнберга – в Эрленштегене. Одна только аренда квартиры могла обойтись здесь в две-три тысячи евро в месяц, а уж наличие собственного жилья в триста квадратных метров – а дом Вайсов занимает площадь никак не меньшую, чем три наших с детьми квартиры – должно быть, вообще представляется невероятным счастьем. Один мой знакомый так и говорит: «Когда выиграю в лотерею – куплю себе дом в Эрленштегене». Ясное дело, в лотерею он пока не выиграл, а потому, подобно мне, продолжает жить в Нордштадте и мечтать о несбыточном.
Так вот, дом, в котором мне, возможно, предстояло работать, стоит на Штайнплаттенштрассе среди других столь же внушительного вида домов за витыми железными заборчиками и зелеными лужайками, которые сейчас в октябре, хотя и не поражают изумрудно-салатовым разнообразием зелени, но багрянеют, желтеют и оранжевеют самым неожиданным образом. Осеннее буйство красок в самом разгаре!
Любуясь белыми декоративными плитками под своими ногами, я прохожу к дверям и нажимаю звонок... Даже странно, думается мне, что тут нет дверного молотка в виде какой-нибудь жуткой горгульи с высунутым языком! Дверь распахивается почти мгновенно, словно Ванесса караулила меня у окна, что выглядит по-настоящему странно... Но я гоню от себя подозрительные мысли и бегло осматриваюсь.
Дом, как я узнаю несколько позже, построен еще в 1950 году отцом нынешнего хозяина, неким Бернхардом Вайсом, который мечтал оставить после себя нечто незыблемое и прекрасное – не знаю, как много «прекрасного» осталось от той первоначальной версии этого дома, но теперь он претерпел несколько основательных перестроек и выглядит по-настоящему современно и модернизированно. Первыми мне в глаза бросаются мраморные полы с легким розоватым оттенком и респектабельная лестница на второй этаж, которая так и вопиет о красной ковровой дорожке и королевской особе, следующей по ней в свои покои на втором этаже.
