Всю обратную дорогу домой мы с Паулем напряженно молчим, но это не значит, что и мысли в моей голове столь же безмолвны и не метутся ополоумевшими банши из одного нейрона в другой...
Зачем Доминик взялся помогать мне, тем более сразу же после моей дерзкой дневной выходки?
Или он помогал не мне, а брату?...
Это более вероятно.
Зачем он вообще вмешивается в мою жизнь? Я не хочу... хочу... не хочу этого... Сама не знаю, что за разброд царит в моих накрученных до предела нервах.
Две темные фигуры ждут нас на лавочке около дома, и тень поменьше, завидев меня, срывается с места и кидается мне в объятия с захлебывающимся рассказом:
Мама, мы с дядей Ником ели мороженое! Он сказал, что я могу выбрать любое, какое только захочу, и я выбрал клубничное, шоколадное и фисташковое, а дяда Ник взял карамельное – он сказал, что это его любимое, – мой сын рывком набирает полную грудь воздуха и продолжает: – А потом мы устроили соревнование, кто быстрее все съест... и я выиграл! Дядя Ник сказал, что я оказался быстрее ровно на две целых три десятых секунды... Жалко, что тебя с нами не было, – заключает мальчонка, в темноте не замечая тихих слез, бегущих из моих глаз. Слез облегчения, должно быть... Я только треплю сына по его холодной мордашке и говорю, что если уж Элиас разболеется после этого «холодного» соревнования ангиной, то лечить его придется все тому же дяде Нику, а потом обращаюсь к Паулю с просьбой завести мальчика в дом.
Тот смотрит на нас с Домиником опасливым взглядом, должно быть, понимая, что я слишком на взводе и потому простить его брата, не устроив ему хорошую взбучку, у меня не получится. Но все же покорно скрывается за дверью подъезда...
Никогда больше не смей так делать! – в сердцах кидаю я Доминику, неясной тенью проступающему в ночном полумраке, и тычу пальцем в его грудь. – Никогда, слышишь? Ты хоть представляешь, что я из-за тебя пережила?! У меня чуть сердце не остановилось от ужаса... Я себе такого напридумывала, что и встрашном сне не приснится. И все из-за тебя...
Дышу так рвано и натужно, словно стометровку пробежала, а сама даже не уверена, что тому виной: возмущение из-за исчезновения сына или само присутствие Доминика, с которым мы впервые после его исчезновения остались наедине.
Извини, не думал, что мы так задержимся, – покаянно произносит призрачная тень, и обычность ее голоса даже удивляет меня. – Я должен был лучше рассчитывать время.
Извини?! – продолжаю я все тем же возмущенным голосом. – По-твоему, после трех лет отсутствия и последующего упорного молчания... нет, даже не молчания, а полного игнорирования меня, словно я какое-то пустое место, теперь достаточно сказать простое «извини» и все разрешится само собой?
Выпалив все это одиным махом, я и сама вдруг понимаю, насколько обижена отношением Ника ко мне, раз уж это выплеснулось из меня, словно само собой, ненароком... Помимо моей воли. Я даже и не собиралась затрагивать эту тему... Доминик, если и удивлен таким поворотом разговора, вида не подает, я скорее чувствую, чем вижу, напряженную линию его губ и тяжелого подбородка.
Я, действительно, не думал, что ты все это так воспримешь, Джессика, – после некоторого молчания произносит он, – у меня и в мыслях не было обидеть тебя... Просто... просто ты должна понять, – голос его звучит глухо в вечерней тишине, – вновь встретиться с тобой уже было достаточно сложно, а тут еще новость о твоей работе в доме Вайсов...
Не я тебя преследую, – выдаю я стремительно. – Не знаю, что ты там порассказал Ванессе... – («про нас», хочется добавить мне, но я вовремя замолкаю, ведь никаких «нас» никогда не было), – но она явно имеет что-то против меня, и сегодня я поняла это с определенной ясностью. Разве ты не видел, что сцена в спальне была искуссно ею подстроена? Она недолюбливает меня, и это еще слабо сказано.
И зачем я вываливаю все это на него? Ему ведь нет никакого дела. Три года прошло... Остынь, Джессика.
Я ничего ей про тебя не рассказывал, – Ник переступает с ноги на ногу, – я лишь обмолвился однажды, что работа в Японии стала для меня неплохим способом бегства, вот и все. Она не стала расспрашивать, а я не углублялся в этот вопрос. Возможно, она сама сделала некие выводы, независимо от моего молчания, я не знаю... но с чего бы ей теперь недолюбливать тебя?
Это ты мне скажи, Доминик Шрайбер! – слишком эмоционально отзываюсь я. – Я уже ничего не понимаю, – снова всмотриваюсь в едва светлеющее пятно на месте его лица. – Сегодня ты был очень зол на меня... я бы даже сказала, ненавидел меня, – более тихим голосом добавляю я, – может быть, я и сама виновата, я готова это допустить, но когда-то мы неплохо ладили, можно сказать, были друзьями, и эта перемена в тебе глубоко меня ранит.
Темная фигура снова переступает с ноги на ногу.
Возможно, мне не следовало этого говорить, может, стоило продолжать делать вид, что между нами все так и должно быть, но темнота ночной улицы, словно тайная исповедальня, исторгала из меня все накопившиеся обиды и претензии.
Я вовсе не ненавижу тебя, Джессика, – отзывается на это Доминик, – с чего бы мне тебя ненавидеть? Просто ты права, то, что сегодня случилось... было мне неприятно. Я не хотел, чтобы ты врывалась в спальню и... срывала с меня рубашку... – Слышу в его голосе проклюнувшуюся улыбку и тоже улыбаюсь шутке. – Возможно, три года назад это и было моей наипервейшей мечтой, но теперь у меня для этого есть Ванесса.
...которая своего не упустит! – вставляю я в той же тональности.
В этом вся она, – Ник кажется немного смущенным. – Но перемена, о которой ты говоришь, – тут его голос становится серьезнее, – ты не права: разве я не тот же Ник, которого ты знала прежде? После своего возвращения я словно вернулся в прошлое, которое закрутилось вокруг меня стальной петлей... Словно и не было трех лет отсутствия, – секундная заминка. – Нет, я чувствую себя все тем же...
Говорит и вдруг замолкает, как бы почувствовав, что сказал лишнее, и вот я уже спешу сгладить возникшую было заминку шуткой:
Ты, может, и ощущаешь себя прежним, как знать, вот только даже родная мать уверена, что ее мальчика похитили инопланетяне и где-то в процессе исследования его генома промыли ему мозги, напрочь подменив ее Ника другим человеком.
Скажи, что ты шутишь?!
Я серьезна как никогда, Доминик. Ты изменился! – Мы стоим и смотрим друг на друга, так толком друг друга и не видя.
Это странно...
Это тревожно. И благотворно одновременно...
Я, действительно, не знал, что все настолько плохо, – наконец произносит Доминик с улыбкой. – С этого момента я постараюсь исправиться, обещаю.
Было бы неплохо. Хелена будет рада вернуть своего мальчика...
Мы снова замолкаем, и молчать с Ником по-прежнему приятно. Это открытие меня удивляет...
А ты, Джессика, ты будешь рада, если мы снова станем друзьями? – интересуется мой ночной собеседник, награждая меня настойчивым взглядом.
