При упоминании имени Доминика я испытываю странное колющее чувство в области сердца, даже горе девушки перестает казаться таким уж значимым – подумаешь, похотливый старик потискал ее за грудь. Вот уж проблема... Собственная реакция ужасает меня, и я кидаюсь обнимать горемыку.
По-любому, я его больше видеть не желаю, – припечатывает та капризно, – руки он, может, распускать больше и не станет, но мало ли чего может хозяину про меня наговорить... Мне место терять не хочется.
Таким образом, когда месье Рошель просит одну из нас подать кофе в оранжерею – сделать это предстоит именно мне...
Месье Шрайбер знать толк в хороший кофе! – страшно коверкает немецкий повар-француз. – Ты отнести ему сразу целый кофейник...
Кофейник так кофейник, думаю я, подхватывая поднос с кофейными принадлежностями. Я наконец-то увижу отца Доминика и мне все равно, будет ли при этом у меня в руках кофейник или грязная половая тряпка... Я ведь не замуж за него собираюсь.
На подносе две кофейные чашки, размышляю я по дороге, значит либо Ник, либо Михаэль находится сейчас с ним – по крайней мере, моей добродетели ничто не угрожает, веселюсь я, толкая стеклянную дверь оранжереи...
Гюнтер Шрайбер сидит в плетеном кресле и читает газету – это первое, что я вижу, направляясь к кофейному столику, и пока он занят этим крайне важным для него делом, я позволяю себе хорошенько его рассмотреть... Ну, не мумия, конечно, думается мне сразу, но мужчине явно хорошенько за пятьдесят, а для двадцатилетней девчушки это практически глубокая старость, лицо несколько одутловатое, явно свидетельствующее об излишествах, в которых тот себе не привык отказывать, но волосы по-прежнему густые, хотя и посеребренные сединой... Есть что-то пренебрежительное во всей его царственной позе праздного гуляки, которую он сейчас на себя напустил, и я понимаю, что Гюнтер Шрайбер мне не нравится... То ли Хелена виновата в этом моем предубеждении, то ли я сама дошла до подобного отношения простым беглым взглядом – сама не берусь судить. Только вот я ставлю поднос на стеклянный столик и собираюсь было молча ретироваться, как мужчина вдруг вскидывает на меня свои почти прозрачные, голубые глаза и произносит... с ленцой так произносит:
О, новая девочка! Чудесно.
За девочку, конечно, спасибо, отзываюсь я мысленно, но вот всего остального лучше бы не надо...
Месье Рошель просил передать вам кофе, – произношу я невозмутимым тоном, и меня награждают заинтересованным взглядом. – Могу еще быть чем-то вам полезна?
Ох не нравится мне эта его улыбочка! Ощущаю себя черной рабыней на невольничьем рынке, которую оценивает будущий хозяин... Мерзкое чувство.
Налей мне чашечку кофе, дорогая, – произносит тот с той же ленивой интонацией. – Боюсь, я в этом не очень силен...
Послушно выполняю его просьбу и едва успеваю поставить горячий кофейник назад на поднос, как ощущаю руку старого развратника, вспорхнувшую на заднюю часть моего колена и слегка скользящую вверх...
– Добавь сливок, пожалуйста!
Замираю ровно на секунду, а потом послушно вливаю в горячий кофе сливки, попутно размышляя о том, вылить ли мне этот напиток в область его паха или огреть этим самым кувшинчиком из-под сливок по его бессовестной макушке... Мужская рука между тем проскальзывает чуть выше по ноге мне под юбку, и я поднимаю чашку с кофе, намереваясь уже пресечь подобные вольности в самом их корне ( кошусь на серые брюки распутника с мстительным блеском в глазах), и тут дверь в оранжерею снова распахивается, и на пороге появляется Доминик...
Отец, я нашел папку с бумагами по... нашему делу, – заканчивает он, прекрасно видя, как рука отца сначала замирает на моей ноге, а потом преспокойно падает назад на его же колено.
Ваш кофе, – невозмутимо провозглашаю я и протягиваю Гюнтеру Шрайберу чашечку с названным напитком. – Будьте осторожны с горячим...
Он кидает на меня стремительный взгляд, а потом машет рукой, словно прогоняет назойливую мушку. Доминик подходит и садится рядом с отцом в пустующее кресло.
Спасибо, Джессика, – обращается он ко мне, и я вижу, насколько ему неловко смотреть мне вглаза.
Тогда я подхватываюсь и спешу прочь от обоих Шрайберов, которые кажутся такими же разными, как разнятся Индийский и Северно-Ледовитый океаны...
Приятная девица, – доносится мне в спину голос Доминикова отца, – только уж очень строптива... Будь я лет на десяток моложе, то уж задал бы ей жару, будь покоен!
Папа, Джессика – мамина подруга, – говорит ему его сын.
Слышу, как тот презрительно хмыкает.
Я не видел твоей матери последние лет десять, – присовокупляет он к своему фырканью, – так какое мне дело до чувств ее глупых подруг?!
Я наконец захлопываю дверь и отгораживаю себя от обоих Шрайберов этим стеклянным барьером.
Итак, сказать, что я разочаровалась в Гюнтере Шрайбере, значит, ничего не сказать... От Великого и Страшного я ждала хотя бы оледеняющей серьезности в стиле «а-ля Доминик», а получила какой-то пошлый водевиль с самым неприятным послевкусием, заесть которое можно было только вкусностями Хелены.
И вот сижу я в своем «ниссане», который должен меня к этим самым вкусностям поскорее доставить, и битых десять минут безуспешно пытаюсь его завести. Как будто бы мне и без того недостаточно неприятностей на сегодня!
Джессика! – слышу окликающий меня голос Доминика, и вот он уже сам стучит костяшками пальцев в боковое стекло. – Проблемы с машиной?
Опускаю стекло и смотрю на него измученным взглядом – прямо героиня Гете в женском обличьи.
Она не заводится, – отвечаю ему, сжимая руль холодными пальцами.
Давай я попробую. – Мы меняемся с Ником местами: к счастью для моего эго и к несчастью в целом, машина так и не заводится. – Возможно, у тебя сел аккумулятор, – предполагает вдруг он. – Тут недалеко есть автомастерская, еще успеем до закрытия.
Думаешь, мы сможем ее туда дотолкать? – скептически осведомляюсь я, кивком головы указывая на бездействующий автомобиль.
Тот одаривает меня снисходительной улыбкой и велит ждать. Мне ничего другого и не остается! Я пританцовываю от промозглого ноябрьского холода, который так и льнет к моему телу, проникая сквозь плотные слои одежды. Ник между тем подгонят свой «БМВ» и достает из багажника веревку: через пять минут наши автомобили надежно сцеплены между собой, и я сижу за рулем «ниссана», который медленно тащат по дороге, словно упрямого и непокорного мула.
Я договорюсь с мастером, – бросает мне Доминик, когда мы добираемся до автосервиса, – а ты пока иди в кафе напротив и закажи нам чего-нибудь погорячее... Ты уже посинела от холода.
Я благодарно ему улыбаюсь и спешу в указанном направлении, где за большой стеклянной витриной виднеются счастливые – не замерзшие! – люди с горячими, исходящими паром чашками в руках. Похоже, это маленькое несетевое кафе, от по-домашнему уютной атмосферы в котором даже немного становится не по себе, словно ты случайно забрел в чужой дом непрошенным гостем. Но старушка за прилавком так приветливо мне улыбается, что я враз начинаю ощущать себя своей и званой и потому с блаженной улыбкой заказываю у нее две чашки горячего чая и два же куска орехового торта, который она особенно нахваливает... Едва успеваю занять малюсенький столик под картиной с пухлыми ангелочками, как напротив меня плюхается на стул Доминик.
