Я не была уверена, что закончу этот вечер без скандала!
Между тем Доминик, присевший было рядом с братьями на диван, вдруг интересуется, куда, собственно, пропала их мать. И Пауль, глянув на него как бы искоса, отвечает:
Мама сегодня на свидании... на двойном свидании, если быть точным!
Двойное свидание? – усмехается Доминик хмуро. – Я думал, такие только в кино бывают...
В таком случае, мама с Джессикой живут как в кино! – саркастически отзывается Пауль, продолжая смотреть в телевизор или, по крайней мере, продолжая делать вид, что увлечен происходящим на экране.
Так Джессика пошла с ней? – Доминик вдруг ощущает, как его мрачное настроение становится еще паршивее. – И с кем, если не секрет?
Да какой уж тут секрет, – в том же тоне отзывается брат, – друг Герта, Стефан, тот самый, что помогал с переездом.
Доминик разом припоминает этого парня с улыбкой во все тридцать два зуба и потому рад темноте, скрывающей его мгновенную бледность и задергавшуюся в дикой пляске жилку на виске.
Почему с ним? – едва выдавливает он сквозь неожиданно осипшее горло.
Пауль больше не смотрит в телевизор, теперь все его внимание сосредоточено на старшем брате, лицо которого за долгие годы он научился отлично читать.
Может стоило бы спросить по-другому: почему не с тобой, братец? Думаю, твоя компания пришлась бы Джессике больше по душе...
Дерзский тон брата язвит, как змеиное жало, и Ник чувствует неожиданную злость, поднимающуюся откуда-то из самых затаенных душевных глубин.
Не пойму, о чем ты, – высокомерно бросает он, вперив в Пауля холодный взгляд.
Тот оскорбительно усмехается:
Ах, перестань, меня-то можешь не обманывать! Я еще тем летом знал, что ты запал на мамину подружку, а теперь, похоже, старое чувство проснулось вновь... Хочешь сказать, я ошибаюсь?
Ты ошибаешься, – цедит парень сквозь стиснутые зубы.
Тем лучше, – Пауль только улыбается, словно не замечая взбешенного состояния брата, – в таком случае я, как единственный из нас, не связанный брачными договоренностями, могу со спокойной совестью приударить за нашей милой Джессикой, – он многозначительно поигрывает бровями. – Знаешь ли, мне она тоже симпатична, как я недавно понял! Молодая вдовушка с...
Заткнись! – Доминик подскакивает и вцепляется в толстовку брата двумя руками. – Не смей так говорить о ней.
Пауль продолжает издевательски улыбаться, когда все в том же духе продолжает:
Отчего же, тебе-то до нее нет никакого дела, не так ли? А у нас с ней взаимопонимание, как ты сам слышал от мамы... Я вот подумываю, не прочитать ли мне «Любовника леди Чаттерлей» и не вызвать ли Джессику на дискуссию... Как ты думаешь, ей это понравится?
Парень с таким особенным значением произносит слово «это», что не понять истинного подтекста просто невозможно, и Доминик сжимает толстовку брата еще чуточку сильнее.
Ты не посмеешь! – присовокупляет он с опасным блеском в глазах.
Это у тебя не хватает смелости, братец, а я это сделаю, обещаю тебе.
Не посмеешь! – снова повторяет Ник, отшвыривая брата на диван, где малыш Томми испуганными глазами следит за всей этой потасовкой.
И ты все еще хочешь меня уверить, что тебе нет до нее никакого дела, Доминик? – кричит Пауль в сторону брата, быстро натягивающего куртку. – Да ты еще больший дурак, чем я думал... Хватит, признайся уже хотя бы самому себе, что тебе плевать на Ванессу и что все твои мысли если кем и заняты, так это только Джессикой и никем иным...
Доминик кое-как впихивает ноги в ботинки и с ненавистью смотрит на Пауля: тот отбрасывает свой насмешливый тон, и его голос звучит почти умоляющие. Но Ник только распахивает дверь и выскакивает за порог...
Дурак, ты ведь ей тоже небезразличен! – доносятся до него последние слова брата, прежде чем входная дверь с шумом захлопывается.
Оказавшись на улице, Ник поглубже втягивает шею в поднятый воротник пальто – ледяной декабрьский ветер так и жалит кожу. Он все еще так сердит на брата, что его руки слегка подрагивают, как у паралитика, и он несколько раз сжамает и разжимает кулаки, чтобы наконец привести себя в норму.
Идти ему некуда: с Ванессой они разругались из-за Джессики, Джессика же променяла его на парня с рекламной улыбкой, а родной брат обозвал дураком, сказав такое...от чего у Доминика до сих пор перехватывает горло. Лгал ли Пауль, сказав, что хочет приударить за Джесс? Было ли это лишь желанием вывести его из себя или Пауль... От одной мысли, что Пауль может действительно захотеть Джессику, Ника обдает горячей кровью, как кипятком.
Паулю лишь девятнадцать... Джесс никогда не пойдет на это, убеждает он себя, сжимая руль автомобиля и направляясь туда, где, как ему представляется, он может найти единственное пристанище – в бар. И хотя искать решение проблемы в выпивке, кажется ему абсолютно безнадежным делом, он все же предпочитает проигнорировать голос разума и заказать сразу два коктейля. Для начала... И чем больше алкоголя плещется в его крови, тем более безумные картины рисуются в Доминиковой голове: вот он видит, как Пауль читает Джессике Шекспира, и та, томно закатив глаза, гладит его по колену и расхваливает его непревзойденный вкус в литературе, а потом это уже Стефан, сверкающий белозубой улыбкой, в черном фраке и галстуке-бабочке рядом с Джессикой в свадебном платье...
Как она могла, как ей удалось так вероломно разрушить все его тщательно построенные заслоны, проникнуть не только в его дом, но и в сердце... вцепиться в него своими белыми пальцами и сдавить так, что нет силы вздохнуть?! И все пустое... все эти ее взгляды и пожатия рук, внезапные откровения и улыбки, не точно ли так же она ведет себя сейчас и со Стефаном, опутывая и его своим странным, непознанным волшебством?
Все эти мысли настолько захлестывают его мозг, что Ник болезненно стонет, скрежеща зубами...
Эй, парень, – окликает его бармен, с опаской вглядываясь в его лицо, – с тобой все в порядке? Не пора ли тебе домой? Хочешь, вызову такси...
Ник усмехается, дома-то у него и нет, зато в сердце такие боль и тоска, что непременно хочется излить их на того, кто виновен в его адовых муках. Например, на Джессику... Черт возьми, почему он один должен быть так убийственно несчастлив! Не они ли с Паулем во всем виноваты...
Когда такси привозит упившегося вдрызг парня к моему подъезду, часы показывают начало второго ночи, и мы с детьми видим далеко не первое по счету сновидение.
Оглушительный дверной звонок так резко вырывает меня из сна, что я не сразу понимаю, где нахожусь – на диване в гостиной, который заменяет мне постель на период ремонта – а потом не без тревоги поднимаю трубку домофона.
Джессика, это я, Шрайбер, открой эту чертову дверь, мне надо кое-что тебе сказать! – слышу я заплетающийся голос Доминика.
