С этими словами она выскакивает за порог, оглушительно хлопая дверью. Мы молча смотрим ей вслед, а потом мой работодатель говорит:
Мне очень стыдно за всю эту сцену, Джессика, – суровость Михаэля Вайса сменяется смущением. – Иногда Ванесса ведет себя несносно, я знаю. Но она рано лишилась матери, и, боюсь, я был слишком мягок с ней, пытаясь восполнить эту потерю попустительством... и вот, вы видите, что из этого вышло.
Семейные сцены всегда неловко наблюдать со стороны, а уж быть их непосредственной причиной и того хуже.
Спасибо, что заступились за меня, – искренне благодарю я Михаэля, когда на лестнице появляется Доминик и отвлекает наше внимание на себя. По его лицу я сразу понимаю, что он слышал все, что происходило внизу...
Ник, ты еще дома? – удивляется его будущий тесть. – Доброе утро. Ты, наверное, слышал скандал, который учинила тут моя девочка...
Тот утвердительно кивает головой, но смотрит при этом на меня, словно пытается выискать нанесенные мне в процессе стычки ранения. Я вспоминаю, как прошлой ночью рисовала узоры на его лице... и жестокие слова Ванессы выветриваются из моей головы, как утренний туман.
И да ладно бы с ней, – не замечая наших переглядываний, продолжает мужчина, – перебесится, да только елка мне нужна уже к вечеру. Помнишь, Штальбергеров, – обращается он уже к Доминику, – тех, что обещали вложиться в наш новый проект, так вот сегодня я пригласил их к нам на чай, а у нас тут это... – Он указывает на бедное, обделенное вниманием дерево.
Я несколько секунд смотрю на красивую пышную ель, установленную в углу, а потом неожиданно улыбаюсь.
Почему бы нам самим ее не украсить! – предлагаю вдруг я, чувствуя поднимающийся в душе радостный кураж. – Не думаю, что это займет у нас много времени, зато, уверена, настроение поднимет на все сто процентов.
Лицо Михаэля Вайса озаряется ответной улыбкой – кажется, внезапно прорезавшийся во мне кураж, сродни заразной болезни, добрался и до его организма...
А почему бы и нет в самом деле! – хлопает он себя по карманам пиджака. – Я лет сто этим не занимался, но сегодня готов тряхнуть стариной. Ник, ты с нами?
Тот выглядит сбитым с толку, расстроенным и вовсе не склонным к детским забавам.
А как же работа, Михаэль?
Тот восторженно пожимает плечами:
Я позвоню и скажу, что мы малость задержимся. Шеф я в конце концов или нет?! – и он быстро взбегает по лестнице, явно направляясь в свой кабинет, но, остановившись на полпути, добавляет: – Кстати, об украшениях. Они, если я не ошибаюсь, сложены где-то на чердаке, вы могли бы их пока поискать...
Мы с Ником переглядываемся, улыбаясь друг другу.
Прости, что так вышло, – говорит он мне тут же. – Ванессе жутко не понравилось, что я не ночевал дома, – и слегка коснувшись моей руки, продолжает: – Я не сказал ей, что был у тебя, но, думаю, она и так догадалась. Правда напридумывала невесть что...
Ник, – произношу я тихо, чтобы просто услышать звук его имени, – пойдем за украшениями.
Мы поднимаемся на чердак, где стеллажи с подписанными коробками занимают почти всю его немаленькую длину – мы несколько раз проходимся туда-сюда, выискивая нужную надпись и сокращая дистанцию между нами. Наконец наши руки одновременно касаются одного и того же короба со словами «елочные игрушки», и наши пальцы переплетаются так же естественно, как если бы делали это ежечасно... Мог ли спящий Доминик помнить, как я так же держала его руку прошлой ночью? Невозможно.
Мы поворачиваемся друг ко другу с ясным осознанем того, чего хотим – и наши губы, встретившись на полпути с легким пристуком зубов, завершают это сближение полнейшим слиянием. Кажется, в тот самый момент я издаю стон наслаждения, обмякнув в любимых руках, словно восковая свеча, а потом обхватываю голову парня руками, впитывая каждую секунду нашего поцелуя с ненасытной жадностью, которой сама от себя не ожидала.
Весь день вчера мечтал это сделать, – шепчет он мне в самые губы, кончиком языка проводя по моей верхней губе. – Помнишь, тот день в лесу три года назад?
Словно это было вчера.
Я рад, что не поцеловал тебя тогда – сейчас это ощущается в сотню раз лучше.
Я улыбаюсь с гулко колотящимся о ребра сердцем и снова притягиваю его к себе, ощущая эту минуту, как сбывшуюся мечту, как самый сладкий из снов, окончания которого я не хочу и не могу желать...
Боюсь, мы потеряли счет времени, отдавшись первым ощущениям близости с ненасытностью, которой сами о себя не ожидали, и Михаэлю Вайсу пришлось ждать нас чуточку дольше, чем он на то рассчитывал, но окрыляющие легкость и счастливейший блеск в глазах определенно стоили его недовольного ворчания и попреков в нерасторопности юного поколения.
У меня так частил пульс и так дрожали кончики пальцев, что, боюсь, в тот день я разбила большее количество елочных игрушек, чем сделала это за всю свою предыдущую жизнь.
… Михаэль каждый раз наигранно хмурился, а глаза Доминика лукаво посмеивались над моей неуклюжестью.
Жаль... жаль, что нельзя консервировать счастье в банках, словно помидоры, а потом вынимать его кусками и переживать снова и снова самые счастливые моменты жизни, смакуя и поигрывая ими на кончике языка.
Я не вижу Ника уже три дня, но вкус его поцелуев все еще пьянит, словно молодое вино. Я провожу языком по своим губам, вспоминая какими горячими ощущались его губы на моих губах и как скользили его руки по моим плечам...
Джессика, где ты витаешь? – раздраженно выдергивает меня из моих воспоминаний Хелена, хмуря свои идеальные брови. – Если бы я не знала тебя так хорошо, решила бы, что ты явно чего-то употребила... наркотического, хочу я сказать.
Прости, – кровь бросается мне в лицо горячей волной, – я просто немного устала.
Когда ты устаешь, то не пялишься в пространство с блаженной улыбкой на лице, – резонно замечает подруга. – Уж не завела ли ты себе ухажера?
Ленни, перестань! Ничего подобного я не делала, и ты сама это знаешь.
А жаль, Стефан на тебя точно запал.
Он мне неинтересен.
Но хоть кто-то тебе интересен? Или ты продолжаешь хандрить, а я об этом даже не знаю...
Я испытываю острое побуждение открыться Хелене, рассказать ей о том единственном, кто сейчас занимает все мои мысли... Ах, если бы только это был не ее собственный сын!
Я больше не хандрю, не забивай себе голову. Так что там с этим приглашением? – возвращаю я разговор в первоначальное русло.
Рождество на Штайнплаттенштрассе, как тебе такая идея? – она помахивает конвертом перед моим носом и вытряхивает из него плотный картонный листок с приглашением. – Михаэль Вайс, видите ли, считает Рождество – достаточно семейным праздником, чтобы отмечать его непременно всей семьей, – говорит она мне немного насмешливо.
