— Это как? — уточнил Лунин.
— Раз — и разрядился, — фыркнул Слепцов, — и главное, стерва такая, нам не говорила, с кем развлекается, но то, что у нее мужик был взрослый, — это я точно знаю. Нутром чую!
Илья вздохнул. Он вполне допускал возможность того, что чувствительное нутро гостеприимного хозяина не ошибалось, вот только запротоколировать показания этого самого «нутра», к сожалению, возможным не представлялось.
— Хотя, знаете, она и на взрослых мужиков с колокольни поплевывала. — Пригладив вздыбившийся на макушке клок волос, Слепцов удивленно уставился на тарелку с бутербродами, словно не понимая, откуда она появилась. — Кабеля! Да, по-другому и не называла никого. Кабеля! Или «ко», как правильно? Единственный, к кому она хорошо относилась, — это Мама был. Мама Люба.
— Они что, знакомы были? — насторожился Илья.
— Так ведь Маму в поселке все знают, — криво усмехнулся хозяин дома, — как такого не знать. Да только люди ж, они злые, все больше норовят посмеяться, если у человека с головой нелады. Тихонько, конечно, за спиной, злить-то его боятся. А Ритка, уж не знаю с чего, всегда останавливалась, если его встречала. Скажет, бывает, ему чего, он и лыбится от уха до уха. Я ее потом спрашиваю, о чем с дураком толковать можно. А она знаете, чего отвечает?
Илья покачал головой.
— Он, говорит, из всех мужиков кто, когда со мной общается, в глаза мне смотрит. Остальные-то, они ж на все другое пялятся, а он, понимаешь, в глаза. Так чего я толкую… — Нервно мотнув головой, Игорь Михайлович сунул в рот один из приготовленных им бутербродов, и Илья тут же последовал его примеру. — Танька глупости говорит. Ритка, конечно, уехать была готова, но вот чтобы так, без вещей, без денег… Не могло быть такого. Я и следователю тому, что год назад приезжал, и рассказывал, и показывал.
— Что показывали? — перестал жевать Лунин.
— Шкаф показывал. Полку, где у меня труселя лежат. У нас под ними всегда деньги хранились. Как Ритка домой не пришла, я сразу проверил, все деньги на месте, до единого рублика. А ведь она знала, где мы прячем! Решила бы уехать, точно взяла бы. Может, и не все, там около ста тысяч как раз накопилось, но половину точно бы забрала.
Вскочив с табуретки, Игорь Михайлович открыл дверцу навесного шкафа и поставил на стол литровую бутыль, до половины заполненную прозрачной жидкостью светло-рубинового оттенка.
— Будете?
Илья отрицательно покачал головой.
— Ну да, служба, понимаю, — Слепцов явно именно такого ответа и ожидал, поскольку одновременно с бутылью на столе появилась и одинокая рюмка, — а я полтишок хлопну для успокоения нервов. Вы на это дело шибко не смотрите, это не зараза какая-то, — он помахал рукой у Ильи перед носом, — даже в район к врачам ездил. Сказали, нервное. Мол, как успокоюсь, само пройдет. Оно ж у меня знаете, как выскочило?
Не дожидаясь ответа, Игорь Михайлович опрокинул рюмку в рот и тут же продолжил:
— Поначалу, первый месяц, ничего не было. Бегал я по округе, как оглашенный, Ритку искал. Все на что-то надеялся. А потом как-то утром проснулся и чувствую — пустота в сердце. Будто нет его вовсе. Прижал руку к груди — вроде бьется, а все равно пустота. Понял я, значит, что нет больше нашей девочки. И видать, то, что она там занимала, — он, на этот раз не так сильно, похлопал себя по груди, — теперь пустое это место, незаполненное. И здесь тоже, — красный шелушащийся палец ткнулся в висок, — здесь тоже пустота. Ни мыслей, ни эмоций. Ничего не осталось. Встал я с кровати и пошел в ванную бриться. К зеркалу подхожу, смотрю, ах ты пень-колода, чего у меня на лице выскочило. Словно в кипяток макнули. Кожа красная, лохмотьями с меня лезет. Потом глянул — а и с руками то же самое. Мне потом врач объяснил. Говорит, что у меня якобы стресс был слишком сильный для организма, вот он защищаться и начал. Взял и из себя его выкинуть попытался. Да только полностью не получилось, застряла вся эта гадость на поверхности. Так что, пока я сам изнутри этот стресс подпитывать не перестану, с меня вся эта красота сама не слезет. Ну а мне чего, я ж водителем на деревокомбинате работаю. Мебель вожу по всей Сибири, мне особо мордой светить негде. Порой сядешь в машину да за три тыщи километров едешь. Хорошо! Ты, дорога, радио играет. Вроде все, как и было раньше. Словно и не менялось ничего. Таньке со мной, конечно, не бог весть какая радость, ну да мы уже четверть века вместе, оба пообвыклись.
Услышав, как хлопнула входная дверь, Слепцов обернулся.
— Мать, ты словно через все село добиралась. Я ж тебе сказал, что к нам человек по делу пришел.
— Сказал ты, — послышался из прихожей недовольный голос, — ты как сказал, я так и побежала. Только из Ленкиного подъезда выскочила, так ногу и подвернула. Кой-как встала, а дальше так на одной ноге прыгала, хорошо, девчонки мимо шли как раз наши, школьные, так хоть придержали меня с двух сторон, а то я бы наверняка опять свалилась.
— Ну ничего, дошла же, — философски заметил Слепцов.
Рассказ жены о перенесенных невзгодах не очень взволновал Игоря Михайловича. Неторопливо поднявшись с табуретки, он взглянул на Лунина и виновато развел руками, давая понять, что не виноват в бабской неуклюжести, из-за которой им так долго пришлось просидеть на кухне вдвоем, и только после этого направился в прихожую, чтобы помочь супруге доковылять до кухни.
— Татьяна Анатольевна, моя супружница, — представил он Лунину женщину, столь же крепкого телосложения, что и он сам, только немного ниже ростом, — а это Илья Олегович, следователь, прямо из Среднегорска к нам приехал. Вот сидим разговариваем.
— Здравствуйте вам!
Оттолкнув от себя мужа, Слепцова сделала неуклюжий шаг и, вовремя ухватившись за край стола, буквально рухнула на непонятно как выдержавшую падение на нее столь весомого груза табуретку.
— Разговариваете вы. — Окинув недовольным взглядом стол со стоящей посредине пустой тарелкой из-под бутербродов, она оглянулась на прислонившегося к холодильнику Игоря Михайловича. — Ты хоть гостя угостил чем-нибудь или пустым чаем поишь?
Судя по всему, оба супруга полагали, что главное при появлении в доме нового человека — это немедленно накормить его, причем чем обильнее, тем лучше, ибо только человек сытый (а вовсе не человек разумный, как полагают некоторые теоретики) является человеком в полном смысле этого слова.
— Обижаешь, все по полной программе, — Игорь Михайлович похлопал по дверце холодильника, — и сырку, и колбаски.
— Колбаски, — с отчаянием махнув рукой, перебила мужа Татьяна Анатольевна, — непутевый ты у меня все же! Котлеты же в холодильнике, и подлива на верхней полке стоит в кастрюльке.
Она всем телом повернулась к Лунину, и ему на мгновение показалось, что перед ним, как и пару минут назад, сидит все тот же Игорь Михайлович, только переодетый в женскую одежду и с неожиданно прошедшим раздражением на коже.
— Вы будете котлеты с подливой? Свежие, вот только с утра налепила.
