О том, чтобы Кноль-старший был на месте, Илья позаботился заранее, обеспокоив полковника звонком еще час назад. Как только «хайлендер» замер у ведущей во двор Кнолей калитки, дверь дома распахнулась. Выскочивший на крыльцо Аркадий Викторович тут же устремился вниз по ступеням.
После нескольких секунд энергичных объятий, сопровождаемых несвязными, короткими фразами наподобие «Вот видишь… сынок… все хорошо… папа верил… все теперь хорошо», Аркадий Викторович подтолкнул сына к дому и взглянул на стоящего у машины Лунина. Счастливая улыбка моментально исчезла с лица полковника, уступив место неприязненно-брезгливой гримасе.
— Я вас слушаю, уважаемый, — холодно процедил Кноль.
— Меня? — искренне удивился Лунин, не имевший ни малейшего представления, о чем он, по мнению Кноля, должен говорить.
— Я так понимаю, вы должны принести извинения за необоснованное задержание моего сына. — После каждого слова изо рта полковника вырывалось небольшое облачко пара.
— Не, не должен, — улыбнулся Лунин и тут же заметил промелькнувшую в глазах Кноля вспышку ярости, — вы ведь, Аркадий Викторович, знаете об ответственности за дачу ложных показаний. Можете считать, что для вашего сына она уже наступила. На мой взгляд, он неплохо отделался. Правда, теперь у меня появились некоторые вопросы уже непосредственно к вам.
— Ко мне, значит, — нахмурился полковник. — Я так понимаю, раз вы один, без этого своего ненормального, наручники на меня надевать вы не собираетесь.
— Не хотелось бы, — кивнул, постукивая ногой о ногу, начавший замерзать Лунин, — а вот в дом зайти было бы неплохо. Или вы желаете проехать в опорный пункт?
— Нет уж, спасибо, — фыркнул Кноль, — туда, если попадешь, я так понимаю, без ночевки не выберешься. Так что прошу!
Указав правой рукой в сторону дома, полковник изобразил ироничный полупоклон и готовность пропустить Лунина вперед. Щелкнув брелоком, Илья поставил «хайлендер» на сигнализацию и неторопливо поднялся по ступеням.
В доме показное гостеприимство Аркадия Викторовича моментально улетучилось. Пройдя в гостиную, полковник тяжело опустился в одно из кресел и, закинув ногу на ногу, уставился на Лунина.
— Итак, какие у вас вопросы? Попытаюсь ответить, — с легкой усмешкой сообщил он Лунину.
— Когда вы узнали о том, что ваш сын встречается с Колесниковой? — воспользовавшись предложением, Илья сразу перешел к делу.
— После вашего первого к нам визита. Когда вы ушли, Олег мне все рассказал. Понимаете, ему трудно было все это держать в себе.
— А вам?
— Что — мне? — удивленно переспросил Кноль.
— Вам все в себе держать было не трудно? Почему вы не посчитали нужным связаться со мной?
— Потому, — голос Кноля звучал на удивление спокойно, в нем уже не было привычной Лунину неприязни, — потому что у меня уже пропала дочь, и, как ни трудно это произносить вслух, я вовсе не уверен в том, что она когда-то найдется. Так что, кроме Олега, у меня никого нет, а как вся эта история будет выглядеть в ваших глазах или, если хотите, в глазах следствия, было совершенно очевидно. Сперва пропадает Алина, затем гибнет Колесникова, а Олег…
— Все время где-то рядом, — закончил предложение Лунин.
— Именно! — Кноль горячо кивнул. — Именно так! Согласитесь, в моих рассуждениях логика присутствовала.
— В некотором роде, — не стал спорить Илья, — хотя, согласитесь, — Лунин усмехнулся, — она идет вразрез с действующим законодательством.
— Ничего, наше законодательство еще не то вытерпеть может. — Вынырнув из глубины кресла, Кноль подался вперед, наклонившись так, что его голова почти касалась плеча Лунина. — Вот теперь вы все знаете, и что, это как-то сказалось на ходе вашего расследования? Хоть как-то?
— Аркадий Викторович, — Лунин укоризненно вздохнул, вставая из кресла, — должен сказать, что вы с вашим сыном задаете на удивление похожие вопросы. Я даже начинаю сомневаться, не репетировали ли вы наше общение заранее.
— Мы вообще с Олегом очень похожи. — Кноль тоже вскочил на ноги. — Вы что, уже уходите?
— Да, с вашего позволения, — кивнул Илья, — сегодня еще дел много. У меня к вам напоследок одна просьба, Аркадий Викторович. Вернее, одна просьба и один вопрос.
— Очень любопытно. — Полковник попытался изобразить на лице заинтересованность.
— Начну с вопроса. — Лунин виновато улыбнулся, словно понимая, что сейчас скажет глупость, но все равно не может с собой ничего поделать. — Вы ничего не хотите мне сказать?
— Ничего — это чего именно? Буду признателен, Илья Олегович, если вы станете выражаться точнее.
— Чего-то, что может быть полезным следствию, — сухо уточнил Лунин, — возможно, у вас все же есть какая-то информация, которую вы в очередной раз от меня скрываете.
— Тогда ничего, — мгновенно отозвался Аркадий Викторович, — совершенно ничего, вы уж поверьте.
— Ну что же, — вздохнул Илья, получивший именно тот ответ, на который и рассчитывал, — тогда перейдем к просьбе.
— Я весь внимание.
— Просьба эта, Аркадий Викторович, очень простая, хотя на самом деле от того, как вы к ней отнесетесь, возможно, зависит не только ход расследования, но и…
Лунин замялся. Он не очень точно помнил значение слова «патетика», но ему отчего-то показалось, что именно в нее он в данную секунду начинает проваливаться.
— …судьба, если так можно выразиться, — наконец произнес он, уставившись на едва заметную светло-голубую прожилку, беспрерывно пульсирующую на левом виске полковника.
— Судьба? Чья судьба? — отрывисто почти прокаркал Кноль.
Не отрывая взгляда от виска Аркадия Викторовича, Лунин пожал плечами:
— Если честно, не знаю. Чья-нибудь, может быть, даже ваша.
— Я так понимаю, конкретика — не ваш конек, — сделал вывод Кноль, — давайте вы все же озвучите свою просьбу, и на этом мы пока разойдемся. У меня сегодня тоже куча работы.
— Вроде бы воскресенье, — удивился Илья.
— При моей должности воскресенье — весьма эфемерное понятие.
Проступивший под бледной кожей на виске полковника маленький кусочек вены беспрерывно пульсировал, словно отсчитывающий мгновения секундомер. Сердце Аркадия Викторовича без устали гнало по кругу несколько литров крови так же, как маховик часов беспрерывно кружит стрелки в установленном раз и навсегда ритме. Лунину вдруг пришла в голову мысль о странном и в чем-то даже печальном парадоксе, на который он никогда ранее не обращал внимания. Вот, взять, к примеру, кровь. Вытолкнутая сжавшейся сердечной мышцей, она пробежит по всему организму, забежит в мозг, потом, убедившись в его наличии, заскочит в легкие, где обогатится кислородом, а затем вновь устремится к сердцу для того, чтобы получить новое ускорение.
У часовых стрелок все проще и скучнее. Равномерное движение по кругу от полудня и до полуночи, а затем новый круг от полуночи к полудню. И так раз за разом. Вот только при всей кругообразности движения, не важно часовых стрелок или подгоняемой бьющимся сердцем крови, отсчитываемое часами время, как и жизнь, отсчитываемая ударами сердца, безвозвратно уходят в прошлое. «А ведь вы умираете, Аркадий Викторович, — едва сдержался от того, чтобы не произнести вслух, Лунин, — вы медленно умираете». О том, чем он сам занимается в настоящий момент, Илья предпочел не думать.
