Борискин молчал, по лицу подростка было видно, что он вновь впадает в оцепенение, пытаясь невидимой стеной отгородиться от всего мира вообще и от Лунина в частности.
— Что ты ей сказал, Дима? — заторопился Лунин, чувствуя, что теряет контакт с подростком. — Или показал?
— Я. Ничего. Ей. Не. Показывал.
Дима отчаянно заморгал, но все же не смог удержать образовавшуюся у него в уголке глаза слезинку, которая тут же устремилась вниз по левой щеке.
— Мой. Папа. Ничего. Плохого. Не. Делал, — продолжил, словно робот, чеканить слова Борискин.
Илья понял. Любовь к родному отцу, во всяком случае, в настоящий момент, оказалась сильнее первой юношеской любви. Да, так уж вышло, что сейчас спасать требовалось Михаила Анатольевича, а это означало отдать ему свою любовь. Всю. Без остатка. И это, несомненно, с Диминой точки зрения, было правильное решение. Ведь Алина… Что — Алина? Если с ней что-то страшное и произошло, то случилось это, скорее всего, еще несколько дней назад, и помочь ей ничем невозможно.
— Логично, — вздохнул Лунин и, потрепав сидящего напротив него подростка по волосам, поднялся из кресла, — все логично. Ты посиди тут пока, я сейчас вернусь.
Выйдя из гостиной в прихожую, Илья прислушался. Из-за закрытой двери не доносилось ни звука. Плавно надавив на дверную ручку, он потянул дверь на себя и просунул голову в образовавшийся проем. Увиденная картина Лунина изрядно удивила. Борискин и Зубарев, словно старые приятели, сидели рядом на небольшом диванчике, уставившись в экран телевизора, на котором очередная группа мужчин с клюшками наперевес пыталась загнать шайбу в ворота другой группе, отличающейся от первой лишь цветом спортивной формы.
— Теперь что, каждый день хоккей показывают? — звучно спросил Илья, перекрывая голосом эмоциональные выкрики комментатора.
— А ты как хотел, чемпионат в самом разгаре, — оторвался от экрана оперативник. — Ну что, добился успехов?
— Выйди, — коротко бросил в ответ Лунин.
— Да что ж такое, ты отовсюду меня гоняешь, — возмутился Вадим, поднимаясь с дивана. — Руки дай сюда, — повернулся он к Борискину.
Расстегнув наручник на левом запястье Михаила Анатольевича, Зубарев тут же замкнул стальное кольцо на проходящем в углу комнаты стояке системы отопления.
— Болей за наших, — погрозил оперативник кулаком безропотно перенесшему процедуру Борискину, — и смотри не дергайся, а то ведь и кипяточком ошпариться можно. Такие случаи уже бывали, причем летальные, — Вадим жизнерадостно подмигнул задержанному, — правда, не в моей практике. Но ты ведь не хочешь быть у меня первым?
— Пойдем уже, — поторопил приятеля Лунин.
— Что, не терпится радостью поделиться, — ухмыльнулся, выходя в прихожую Зубарев, — расколол? Он, кстати, что, у тебя там один остался, не пристегнутый?
— Никуда он не денется. — Илья обреченно махнул рукой и, наклонившись ближе к приятелю, зашептал ему в ухо: — Он точно что-то знает, но ради отца будет молчать.
— А через девчонку ты надавить не пробовал? Ее он вроде как тоже любил?
— Девчонки сейчас здесь нет, а отец — вот он, отцу помощь нужнее, — вновь горячо зашептал Лунин, — если бы мы ее тело ему показали, может, тогда он и расшевелился. А так нет, будет молчать.
— Ясно, парню стресс, значит, нужен, — заключил Зубарев.
— Какой стресс? Он и так в стрессе по самую макушку.
— Ну так ведь клин клином вышибают, — ухмыльнулся оперативник. — А ты что предлагаешь? Опять всех отпустить? Знаешь, меня уже эта фенька утомлять начинает. Ловим, отпускаем. Опять ловим, опять отпускаем. Это про наши подвиги еще в Среднегорске никто не знает. Засмеют ведь!
— Хорошо, если только засмеют, — печально вздохнул Лунин. — Отпускать точно не будем. Во всяком случае, отца. Улики, хоть все и косвенные, но их и вправду уже прилично. Суд на арест санкцию точно выдаст. Отдадим машину экспертам, если они в багажнике хоть что-то найдут, то уже все, можно будет расслабиться.
— Я думаю, он уже багажник раз пять хлоркой натер, — хмыкнул Вадим, хотя, конечно, шанс все равно есть.
— Если экспертиза покажет, что машину усиленно отмывали, то это тоже можно считать доказательством. Давай так, я с парнем еще разок попробую, если ничего не выйдет, отца задерживаем, а машину отправляем на экспертизу.
— Давай, — согласился оперативник, — а я покурю пока.
Вернувшись в гостиную, Илья вновь уселся в кресло напротив отрешенно застывшего подростка. Глаза Борис кина были полузакрыты, голова бессильно наклонена набок. Организм, не готовый к столь мощным нервным потрясениям, выбрал самый простой путь обороны — впасть если не в сон, то хотя бы в максимально глубокую дрему, тем самым получив возможность не видеть, не слышать и не анализировать ничего из происходящего вокруг.
— Дима, — негромко позвал Лунин.
Ресницы подростка едва заметно дрогнули.
— Дима! — настойчивее повторил Илья.
— Да. — Борискин качнулся, заваливаясь на правый бок, но тут же ухватился рукой за подлокотник дивана и выпрямился. — Извините!
— Ничего, — добродушно махнул рукой Лунин, — я порой и сам сидя засыпаю. Бывает, сидишь в кресле весь день перед монитором, пишешь, пишешь, а потом глаза сами и закрываются. Главное, чтобы в этот момент начальство в кабинет не заглянуло.
Илья попытался было рассмеяться, но тут же сам осознал, насколько его смех выглядит сейчас неуместным. Смутившись, он вновь принял серьезное выражение лица и на всякий случай прокашлялся.
— И все же, Дима, — осторожно произнес Лунин, — попытайся подробнее вспомнить, о чем в тот день, когда ты видел Алину в последний раз, вы с ней говорили. Пойми, любая мелочь, которая тебе кажется совершенно незначительной, может оказаться решающей. Понимаешь ты это? Решающей в ее поисках!
Илья понял, что проиграл, еще до того, как услышал ответ Борискина.
— Я ведь вам все уже рассказывал. Мне нечего вам больше добавить, честное слово.
— Честное слово!
Илья вздрогнул, услышав прямо у себя над головой возмущенный возглас неизвестно когда успевшего выкурить сигарету Зубарева.
— Он тут еще словами разбрасывается! Честными! Да ты честного ни одного слова сегодня за день не произнес! — продолжал возмущенно орать на сжавшегося в комок мальчишку оперативник. — Думаешь, мы что, два идиота? Не понимаем, что ты отца своего выгораживаешь? Своя кровь, конечно, важнее какой-то девчонки. Ну, подумаешь, поелозили в койке туда-сюда, простыню измяли. Оно ведь дело нехитрое, перестелил заново, и все. Можно уже другую в постель тащить. Да? Правильно я рассуждаю?
Губы подростка стянулись в узкую, пересекающую лицо бледную полоску. А подбородок заострился, угрожающе выдвинувшись вперед.
— Да я и сам знаю, что правильно, — прищелкнул пальцами Вадим. — Я же говорю, своя кровь всегда верх возьмет. Отец — это ж святое дело, все правильно! А ты не думал, милый мой, что ты сам отцом вот-вот стать должен был. Сколько там еще оставалось? — Оперативник повернулся к онемевшему от неожиданности Лунину и вновь щелкнул пальцами. — Двенадцать недель, это ж почти три месяца прошло, значит, полгода всего подождать надо было. Ты кого больше хотел, мальчика или девочку?
