Почему не возникло никаких учреждений в поддержку конституциональной теории рака? Несмотря на свидетельства в пользу питания, новые области химиотерапии и лучевой терапии имели больший потенциал для получения прибыли, поскольку позволяли постоянно открывать новые противораковые средства. Кроме того, разработка новых химических агентов и технологий борьбы с раком подлежала защите прав интеллектуальной собственности, что было необходимым для рынка, поэтому получить финансирование стало гораздо проще. Наконец, у социума не было причин не доверять четырем основным онкологическим обществам. И хотя скептицизм по отношению к системе здравоохранения не редкость в наши дни, проецировать относительно новые тенденции на взгляды прошлого столетия было бы ошибкой. Тогда, как общество, мы были моложе, доверчивее к учреждениям и еще не страдали массово от хронических заболеваний. В результате не было практически ничего, что могло бы уравновесить давление со стороны авторитетных организаций, и некому было подвергнуть сомнению их чрезмерное влияние.
Примеры институциональных предубеждений
Мало кто больше повлиял на британские исследования рака, чем Эрнест Башфорд – первый директор Имперского фонда исследования рака (ICRF) и человек, ответственный за разработку первоначального исследовательского плана организации. Он тоже склонялся к местной теории возникновения рака. В 1914 году [54] он опроверг предположение Хоффмана о росте заболеваемости раком в западных странах [52]. Башфорд ссылался на отчет Имперского фонда от 1905 года о статистике рака, написанный им самим и Дж. А. Мюрреем, и пришел к выводу (о чем я упоминал во второй главе), что статистика заболеваемости раком в Ирландии была менее точной, чем в Англии, и что статистика из более бедных стран на периферии Британской империи была еще более ненадежной. Основываясь на такой интерпретации данных, Башфорд утверждал, что гипотеза о питании, которая во многом зависит от статистического анализа, имеет серьезные изъяны, и людям в Англии не о чем беспокоиться. К несчастью для Башфорда и населения Англии, это было лишь домыслом.
Тем не менее в отчете содержались и другие утверждения: «Как и следовало ожидать, из уже обнародованных фактов [из первого отчета]… питание не оказывает основного влияния на возникновение рака у различных человеческих рас». Помимо чисто спекулятивного отрицания точности данных, лишь на основании того, в какой стране они были получены, как же Башфорд и Имперский фонд оправдали свое пренебрежение крупномасштабными статистическими исследованиями, демонстрирующими связь питания и рака?
Скрытые мотивы Башфорда и Мюррея обнаруживаются в другой части доклада. Они заявляют, что «было доказано, что рак передается только экспериментально при фактической трансплантации тканей» и, кроме того, «бесполезно с помощью статистических средств, таких как перепись раковых заболеваний, пытаться установить взаимосвязь между единичными случаями возникновения рака». Если это заявление вдруг сбило вас с толку – не волнуйтесь, так и должно быть! В конце концов, какое отношение имеют статистические усилия по отслеживанию заболеваемости раком к исследованиям по имплантации опухолей? Между этими двумя пунктами нет явного противоречия. Почему они должны быть взаимоисключающими или конкурировать друг с другом?
Почему же тогда Башфорд и Мюррей обсуждали исследования по трансплантации опухоли в своем отчете? Когда я обнаружил, что научные усилия Имперского фонда были несоразмерно сосредоточены на исследованиях трансплантации опухолей, а также что личный исследовательский опыт Башфорда касался именно этой темы [24], все встало на свои места. Пренебрежение статистическими данными со стороны Башфорда и Мюррея было связано не столько с самими исследованиями, сколько с их собственными, уже сложившимися научными интересами, а также с интересами учреждения, которое они представляли. Утверждать, что данные из Ирландии и менее развитых стран мира по каким-то причинам не заслуживают доверия – это самый простой способ сделать так, чтобы не нужно было считаться с ними и чтобы можно было не устанавливать значимые связи между исследованиями трансплантологии и статистическим анализом.
Независимо от того, что послужило толчком для подобной необъективности, их настойчивое желание восхвалять исследования по трансплантации опухолей в отчете, который, казалось бы, совсем не связан со статистикой о раке, очень сильно смахивает на попытку высшего руководства придерживаться политики компании. Это дает мне основание считать, что Башфорд и Мюррей вообще не были заинтересованы в честной оценке влияния питания или фактически в любой другой точке зрения, которая не вписывалась бы в уже существующую программу исследований фонда.
Подобная предвзятость продолжала преобладать в сфере онкологических изысканий в Великобритании на протяжении Первой мировой войны. Среди медицинских специалистов, однако, нарастало беспокойство, что Имперский фонд слишком сосредоточен на лабораторных исследованиях и не финансирует необходимое количество клинических разработок [55]. Для удовлетворения этой необходимости другая группа врачей основала Кампанию Британской империи по борьбе с раком. В 1923 году, в первый год после ее основания, произошло немало закулисных политических интриг. Секретарь Британского совета по медицинским исследованиям (MRC) Уолтер Морли Флетчер потребовал контроля над недавно сформированной Кампанией, включая ее деятельность в общественной сфере, чтобы направлять представления общества о раке и его лечении [55]. Заручившись помощью Совета по торговле, он добился своего спустя год. Фактически это позволило Флетчеру направлять средства Кампании по борьбе с раком непосредственно в те научные области, которые предпочитал Совет по медицинским исследованиям, а также на собственные радиобиологические исследования [55].
Учитывая, что темы исследований теперь санкционировались Советом, неудивительно, что Кампания не опубликовала почти ничего о питании, будь то наличие связи между питанием и раком или ее отсутствие. Правда, можно выделить два исключения: «Правда о раке», опубликованная в 1930 году [56], и написанный спустя четыре года отчет хирурга Джона Перси Локхарта-Маммери [57]. Последний занял особенно агрессивную позицию в отношении исследований в области питания: «Выдвигались различные предположения о том, что заболеваемость раком связана с определенными продуктами питания или их отсутствием, но нет никаких доказательств, подтверждающих эту идею, и очень много доказательств, опровергающих ее» [58]. Я считаю приведенную цитату занятной, учитывая, что Кампания по борьбе с раком игнорировала вопросы питания на протяжении почти всех ранних лет своего существования. Почему вдруг они внезапно почувствовали необходимость высказаться на этот счет? Может быть, угрожающе росло число свидетельств в пользу гипотезы питания? Я могу только строить догадки, но отчет Локхарта-Маммери, похоже, знаменует собой изменение стратегии поведения. После некоторого игнорирования проблемы Кампания, судя по всему, перешла к активным действиям по дискредитации противника.
Другие попытки опровергнуть доказательства в пользу питания в целом были неуклюжими и мошенническими. Однажды Кампания заявила, что «экспериментальные исследования на животных для проверки данных теорий до настоящего момента оказались полностью отрицательными». Позже отчет поставил под сомнение «предполагаемое неравномерное географическое распределение рака». Этот бескомпромиссный отказ рассматривать гипотезу о питании перекликается с более ранними заявлениями, сделанными в 1930-х годах в «Правде о раке»: «Не существует и толики достоверных данных, демонстрирующих, что употребление или воздержание от употребления какого-либо конкретного продукта приводит к возникновению рака, и существуют точные доказательства того, что нет никакой разницы в степени предрасположенности к раку среди строго вегетарианских сообществ» [56]. Мало того, что большинство этих заявлений заведомо ложны, они также демонстрируют систематическую ограниченность и нетерпимость, на которые Хоффман сетовал в «Раке и диете» [10].
