В качестве второго примера расскажу о том, как я позже узнал о другой контролирующей группе ученых, назначенных отраслью, которые встречались в гостинице Hilton аэропорта O’Hare в декабре 1985 года. Они встречались, чтобы обсудить проекты, «вызывающие серьезную озабоченность», которые Американский институт мясной промышленности и Национальный совет молочной промышленности могли бы быть заинтересованы проконтролировать. В предыдущих своих публикациях я назвал этот комитет Клубом в аэропорту, потому что они часто встречаются в VIP-залах ожидания аэропортов. Из девяти проектов, вызывающих озабоченность, которые они первоначально обсуждали (позднее 12), мне выпала сомнительная «честь» участвовать в двух. Одним из них был наш тогда еще не объявленный проект в Китае, который запустили всего двумя годами ранее, а другим был AICR. И вновь этот пример говорит об отвратительном посягательстве промышленности на науку. Кто кого держит в узде, исходя из этого примера?
Еще один пример касается комитета из 17 членов, созданного в 1980 году Американским институтом питания (AIN, ныне Американское общество питания) для борьбы с мошенническими заявлениями о диетах и питании. Сотрудник по связям с общественностью основной федерации AIN попросил меня выступить в качестве временного члена, не имеющего права голоса, потому что в то время я был представителем Конгресса Федерации американских сообществ экспериментальной биологии. Новый комитет представлял себя главным арбитром информации о питании, своего рода Верховным судом в этой области, который мог выносить решения о законности всего, что связано с питанием.
То, что последовало за этим, было деморализующим. Вместо того чтобы заниматься проверкой других учреждений и балансированием их влияния, этот так называемый Верховный суд быстро возомнил себя неоспоримым источником власти, который вправе выносить решения об обоснованности тех или иных вопросов питания так, как ему того хотелось. Когда на первом заседании в 1980 году я взглянул на предложенный председателем пресс-релиз, в котором информация о целях питания была помещена внутрь длинного списка широко известных, но неприемлемых заявлений о здоровье (например, о пользе использования лаэтрила, который с тех пор был запрещен ввиду серьезных рисков для здоровья, и пангамовой кислоты, часто неверно называемой витамином), я достаточно быстро распознал причину такого поведения. Связав научно обоснованные диетические цели с этими недоказанными заявлениями о здоровье, они хотели подорвать доверие к недавней публикации широко распространенного и вызывающего споры отчета сенатора Макговерна от 1977 года о питании и сердечных заболеваниях, где достаточно сдержанно рекомендовалось есть больше фруктов и овощей и потреблять меньше жиров. Разумеется, эти диетические цели вовсе не были ложными и заслуживали внимания этого собрания. Когда я обратился с этим вопросом к моему бывшему наставнику и члену комитета, сидящему рядом со мной, казалось, он был недоволен моей реакцией, но пресс-релиз был изъят из печати.
Во второй раз комитет собрался в 1981 году во время ежегодного съезда Федерации американских обществ экспериментальной биологии и медицины. На этот раз повестка дня нашей встречи включала голосование по вопросу о том, должны ли мы рекомендовать обществу, чтобы новый наблюдательный комитет официально стал предполагаемым Верховным судом в отношении информации о питании, возможно, для всей страны. На заседании присутствовал профессор Роберт Олсон, срок которого на посту президента AIN подходил к концу через неделю. Мне казалось, что он находится там по одной причине: принять официальную рекомендацию в пользу этого комитета, находящегося в процессе получения полного одобрения AIN и надеющегося получить общенациональное признание.
Когда подошло время голосования, никто из членов комитета не поставил рекомендации под сомнение. Тем не менее я считал, что мне необходимо высказаться. Я объяснил, что деятельность комитета в течение первого года не была впечатляющей
[107]. Мы даже еще не разработали четкую стратегию того, как будем подходить к оценке заявлений о случаях обмана, что якобы было причиной нашей встречи! Я был обеспокоен тем, что в отсутствие четкой стратегии такого рода комитет без надлежащего на то обоснования будет предвзято походить к определенным темам, в частности к рекомендациям по питанию, которые идут вразрез с интересами промышленности.
После того как я объяснил эти опасения, председатель встал, обошел край нашего длинного прямоугольного стола для переговоров, а затем схватился за подлокотник моего стула и агрессивно дернул его. Он потребовал, чтобы я вышел из комнаты, чтобы поговорить со мной лично. Я отказался, повторив, что деятельность комитета за прошедший год не была впечатляющей. Именно в тот момент в дверь нашего конференц-зала постучал репортер Associated Press – он явно пришел по заблаговременной договоренности, чтобы забрать пресс-релиз, сообщающий о положительном решении нашего комитета.
Если бы все пошло по плану, то есть если бы сомнительное предложение удалось протолкнуть без серьезного обсуждения или несогласия, президент AIN Олсон в следующий раз, вероятно, представил бы хорошие новости всему собранию членов AIN, которое должно состояться. Его заявление, вероятно, было бы встречено мычанием в знак согласия или, возможно, лишь молчанием. Как бы там ни было, голосование не состоялось.
Это происшествие, как и многие другие, убедили меня в том, что, если мы позволим нашим учреждениям присматривать друг за другом, такие случаи будут происходить и дальше. Никто не станет требовать более высокого стандарта законности среди сильных мира сего. Вместо этого они будут склонны действовать по старой, всем известной концепции, упоминавшейся в пятой главе: групповому мышлению. Я хотел бы расширить эту концепцию, включив в нее еще один момент, на примере политического теоретика Ханны Арендт. В своем свидетельстве 1963 года о суде над одним из организаторов Холокоста Адольфом Эйхманом она придумала знаменитую фразу «банальность зла», чтобы описать то, чему стала свидетелем. Она не хотела преуменьшить зло, сотворенное нацистской Германией, но желала подчеркнуть, насколько часто зло кажется заурядным и непритязательным. Я бы предположил, что групповое мышление как институциональная реальность действует на столь же банальном уровне. Конечно же, здесь часто случаются эмоциональные всплески, я знаю об этом не понаслышке. Однако я также знаю, что групповое мышление, если докопаться до самой его сути, более похоже не на сюжетные линии голливудских психологических триллеров, а на механические силы послушания, конформизма и карьеризма. Оно процветает там, где есть рутина, и попасть под его влияние легко, даже не осознавая этого. Если я и высказываюсь скептически по поводу способности учреждений к самоконтролю, во многом это связано с именно этим свойством человеческой натуры – с банальным, но жестоким групповым мышлением.
Вклад СМИ
Еще один аргумент, который часто приходится слышать, говорит о том, что средства массовой информации будут контролировать наши достопочтенные учреждения. Опять же, опыт подсказывает мне, что это более чем оптимистичный взгляд на вещи, так как он совершенно игнорирует то, насколько тесно многие СМИ связаны с промышленностью. И вновь на ум приходит совершенно четкий пример. Осенью 2016 года меня пригласила Британская радиовещательная корпорация (BBC) на интервью для предстоящей программы. У меня давно сложилось благоприятное впечатление о программах BBC, еще начиная с середины 1980-х, когда я был в творческом отпуске в Оксфордском университете, и поэтому я был счастлив согласиться. Поскольку я уже запланировал лекцию в Чикаго во время их предполагаемого собеседования, я использовал свою поездку в Чикаго как предлог, чтобы встретиться с ними в Кливленде в доме моего друга Колдуэлла Эссельстина – младшего, который также должен был пройти собеседование для той же программы.
