— Ты не бойся меня, не обижу.
Потом были звезды в дырявой крыше, разбросанная на сене
одежда и острое, ни с чем не сравнимое ощущение счастья.
Пропел петух, я открыла глаза, сквозь щели в двери
пробивалось солнышко. Я вспомнила прошедшую ночь и зажмурила глаза. Сашка рядом
потянулся с хрустом, позвал:
— Машка, просыпайся, пора мотать отсюда, пенсионеры
народ бойкий.
Я подняла голову, старательно избегая Сашкиного взгляда,
испытывая неловкость, некстати вспомнив, что я замужем. Тут выяснилось, что я
одета, это меня удивило.
— Моя работа, — улыбнулся Сашка. — Боялся,
озябнешь. — Он съехал со стога вниз и подхватил меня. — Что,
двигаем? — спросил весело.
— Какой у нас следующий пункт? — бойко
поинтересовалась я.
— Конечный. Сегодня должны дойти.
К обеду солнце стало по-летнему жарким, мы устроились на
пригорке и закусили остатками колбасы. Я разглядывала Сашку, вид его казался
мне попеременно то бандитским, то безопасным.
— Сашка, — расхрабрилась я. — Ты из тюрьмы
сбежал?
— Из тюрьмы? — поднял он брови. — А… Вроде
того.
— Значит, ты от милиции скрываешься?
— Точно. Пятерка тебе за догадливость.
— А можно… — воодушевилась я, но он перебил:
— Нельзя. Честно, нельзя.
— А ты вообще кто?
— Как это?
— Ну, кто ты, что за человек? — Чужая
бестолковость слегка раздражала, и я нахмурилась.
— А… да так, бегаю…
— Не всегда же ты бегал. Чем-то еще занимался?
— Да у меня все как-то бегать выходило. Машка, а тебя
как в детстве дразнили? — раздвинув рот до ушей, вдруг спросил он.
— Лихоня, — растерялась я.
— Как, как?
— Ты же слышал, зачем спрашиваешь?
— Ладно, не злись. Я думал, тебя Мальвиной звали.
Волосы у тебя на солнце голубые. И вообще… красавица ты у нас, девочка из
сказки. Как есть Мальвина.
— Ты меня так не зови, меня так папа зовет, а ты не
смей! — разозлилась я.
— Ладно, мне что, как скажешь. — Сашка почесал
нос, откинулся на руках и стал смотреть в небо, щурясь на солнце и позевывая.
Потом спросил:
— А почему Лихоня, фамилия, что ль, такая?
— Ага. Лихович, Лихоня.
— Как твоя фамилия?
— Теперь Назарова, а была Лихович.
— Отца-то как зовут?
— А что? — Теперь я насторожилась.
— А то. Отец-то Павел Сергеевич?
— Да. А ты откуда знаешь?
— От верблюда. — Сашка хохотнул и покачал головой:
— То-то я удивился, больно ты на папу напирала, когда с
муженьком разговаривала — “скажи папе”, ясно.
— Ты чего к моему отцу привязался? — разозлилась
я.
— Да нет, не то думаешь, — успокоил Сашка. —
Письмо у меня к нему. Надо передать. — Он помолчал немного и спросил:
— Машка, а ты знаешь, кто твой отец?
— Мой отец — это мой отец, вот кто. Чем занимается, не
знаю и знать не хочу. Зато знаю, что человек он хороший и меня любит. Пожалуй,
только он и любит.
— А муж-то как же, Марья?
— А муж — не твое дело.
— Понял. Мне когда толково объяснят, я завсегда
пойму. — В Сашкиных глазах появились два средней величины черта и нахально
на меня уставились.
— Саш, а за что тебя посадили? — помолчав немного,
спросила я.
— Зa убийство.
— Что? — Рот у меня открылся, а вот закрываться не
желал, хотя я очень старалась.
— Вот до чего доводит любопытство, — развеселился
Сашка. — Уже боишься, а тут место тихое, ты да я, и никого больше.
— Врешь ты все. Я тебе не верю. Кого же ты убил?
Сашка насмешливо улыбнулся, вздохнул, сморщил нос и нараспев
проговорил:
— Много безвинных душ лишил я жизни, и все они были
любопытные.
— Расскажи мне о себе, — попросила я, окончательно
уверившись, что он врет и для меня скорее всего безопасен.
— А чего рассказывать? Сама говорила, личность я
темная, подозрительная, все так и есть. Ты мне лучше про отца расскажи.
— Не буду. Зачем? — вновь насторожилась я.
— Я ж сказал, письмо у меня к нему. Говорили, он
поможет.
Я сверлила взглядом Сашкину физиономию, пытаясь решить, что
на это ответить. Вздохнула и сказала то, что думала:
— Я не знаю, Саша, правда не знаю. Мне папа никогда
ничего такого не говорил. А тебе сидеть много осталось? — Бог знает
почему, но этот вопрос меня очень волновал.
— Что значит “сидеть”? — удивился Сашка. — Я
ж на воле.
— Ты все темнишь, ничего не рассказываешь, —
вздохнула я, почувствовав странную обиду и острое желание спасти Сашку от всех
возможных бед на свете. — Может, я помогу чем?
— Пошли, помощница, — хмыкнул он,
поднимаясь. — Недалеко уже.
Часа в три мы вышли на проселочную дорогу. Сашка бодро
печатал шаг, размахивая руками, я трусила рядом и на него поглядывала. Тут
из-за поворота возник двухэтажный особняк за высоким забором. Сашка
притормозил.
— Пришли мы, Марья Павловна, — сказал он
необычайно серьезно. — Тут у меня дельце небольшое, оформлю дельце и тебя
домой отвезу. И вот еще что. Ты здесь помалкивай, чья дочь. Поняла?
— Поняла, — кивнула я и сразу спросила:
— А почему?
— Отца твоего здесь не любят, но очень уважают.
Смекаешь?
— Нет, — честно созналась я, Сашка почесал нос и
кивнул:
— И не надо. Молчи, и все.
У калитки был звонок, Сашка позвонил, и из дома вышел
здоровенный тип в куртке нараспашку, увидев Сашку, заулыбался.
— Какие люди. Здорово, Саня. — Тут он покосился на
меня и присвистнул:
— А это откуда?
— На дороге нашел, — хмыкнул Сашка.
