– Могу я тебя кое о чем спросить? – сказал он, когда мы прошли примерно половину пути вокруг озера.
– Конечно, спрашивай.
– Твоя тетя Диана… она ничего не говорила про мою маму? Про ее развод? Дело в том, что в последнее время мама ведет себя как-то странно. Она стала очень скрытной, и я просто не знаю…
– Нет, – сказала я чистую правду. – Она ничего мне не говорила. – Я подобрала камешек и, швырнув в воду, некоторое время смотрела на разбегающиеся по поверхности круги, но видела перед собой только Диану и Терри, целующихся возле бассейна. Но рассказывать об этом Райану я не собиралась ни под каким видом.
Райан продолжал пытливо смотреть на меня. Он как будто чувствовал, что я что-то скрываю, и я почла за лучшее переменить тему.
– Твоя бабушка меня немного напугала, – сказала я и с облегчением увидела, как с его лица исчезли подозрительность и сомнения.
– Давай угадаю… Она сказала тебе что-то насчет бассейна, верно?
– Абсолютно верно. То есть не совсем о бассейне. Она…
– А бабушка говорила тебе, что думала о бассейне Лекси?
– А что думала Лекси?
– Она считала, что с бассейном что-то происходит. Точнее, не с самим бассейном, а с водой.
– И что с ней происходит?
Он не ответил.
– Дело в том, что прошлой ночью я ходила к бассейну, и мне показалось… Я уронила фонарик, но он…
Райан взглянул на меня вопросительно, но я уже передумала.
– Впрочем, это неважно, – сказала я решительно. – Все это ерунда. Просто я немного испугалась.
– Что ж, я думаю, там есть чего пугаться, – серьезно проговорил Райан и, наклонившись, потер лодыжку, которую оцарапал много лет назад.
– Что ты имеешь в виду?
– Да нет, ничего особенного. – Райан потер глаза. – Извини, я немного устал, вот и несу невесть что. – Он виновато улыбнулся. – Давай лучше вернемся к машине, пока не стало слишком темно, и я отвезу тебя обратно в Ласточкино Гнездо.
Глава 24
4 мая 1930 г.
Лейнсборо, Нью-Гэмпшир
Чудесной воды с каждым днем оставалось все меньше, пока она наконец не закончилась вовсе. Вчера вечером я дала Мэгги последние несколько капель из пипетки. Она проглотила их, словно проголодавшийся птенец, и уставилась на меня широко раскрытыми глазенками.
– Все, – сказала я ей. – Лекарства больше нет, моя ласточка, но ты ведь уже выздоровела, правда? Ты снова стала здоровой и крепкой, и оно тебе больше не нужно.
В ответ Мэгги схватила меня за палец и сильно сжала, словно говоря: «Да, я снова сильная и здоровая».
А утром крошечные ноготки у нее на ногах и руках снова посинели. Мэгги с трудом дышала и не брала грудь, и я почувствовала, как мною с новой силой овладевает отчаяние.
– Нет! Нет! Нет! – повторяла я, плача и расхаживая из стороны в сторону. Схватив пустую банку, я попыталась набрать в пипетку хоть что-то, но на дне набралась всего капля воды.
Когда Уилл вернулся домой обедать, он застал меня в состоянии полной и абсолютной паники. Вне себя от тревоги и страха, я показала ему пустую банку, показала посиневшие пальчики девочки.
– Нужно немедленно ехать в Бранденбург! – заявила я. Чемодан я уже достала, и он, раскрытый, лежал на кровати. Внутрь я покидала вещи, которые могли нам пригодиться, если обстоятельства вынудят нас заночевать в чужом городе. – Я уже положила твои шерстяные брюки и ботинки, теплые вещи для Мэгги и кое-что для себя. Ты не видел фонарик? Я никак не могу его найти!
– Фонарик? – Уилл смотрел на меня, словно я сошла с ума. Так он мог бы смотреть на пьяницу, который на улице клянчит у него несколько монет на стакан джина.
– Да! Ведь когда мы доберемся туда, может быть уже темно. Пожалуйста, Уилл, поедем скорее! – Я пыталась объяснить ему все сразу, и моя речь звучала сбивчиво и бессвязно, слова превращались в кашу. Бранденбург, Миртл, источник, чудесная вода…
Он взял меня за руку.
– Я что-то ничего не понимаю, – проговорил он. – Объясни, пожалуйста, еще раз, и помедленнее. И лучше – с самого начала.
Мое сердце отчаянно стучало в груди. Я знала, что надо спешить, что у нас совсем не осталось времени, и все же я заставила себя объяснить ему все четко и последовательно. Я рассказала Уиллу о том, как Миртл ездила в Бранденбург, как она привезла оттуда банку с целебной водой и как я тайком давала эту воду дочери.
Уилл уставился на меня ошалело.
– Но ведь отель сгорел, – сказал он. – На его месте ничего не осталось, одни головешки.
– Источник сохранился, – возразила я, размахивая в воздухе пустой банкой, словно это было решающее доказательство. – И вода по-прежнему действует. Действует, Уилл! Я не могу объяснить как – я просто знаю, что она почти исцелила нашу дочь. Ты сам видел, что Мэгги окрепла и перестала задыхаться.
Он снова взял Мэгги за ручку и внимательно осмотрел синюшные ногти и фаланги пальцев.
– Все это время она была здоровым, нормальным ребенком, – сказала я. – Еще вчера вечером, когда мы ее купали, все было в порядке, правда?
Он кивнул.
– Так вот, вчера вечером, перед сном, я дала ей последние несколько капель. А сегодня… сегодня у меня уже не было воды, и посмотри, что с ней стало! Мэгги необходима эта вода, и мы должны как можно скорее отвезти ее к источнику.
Уилл посмотрел на меня, на Мэгги, снова на меня. Открыл рот. Снова закрыл.
– Я… я не… – начал он неуверенно.
Мэгги начала корчиться у меня на руках. Тяжело, с хрипом дыша, она вся выгибалась, не сводя с Уилла больших темных глаз.
– Ну, хорошо, – промолвил он наконец. – Давай закончим с вещами и скорее в путь.
* * *
Из Лейнсборо мы выехали в начале второго. Перед тем как отправиться в путь, я успела наполнить термос свежим горячим кофе и положила в корзинку несколько сэндвичей, а также печенье и яблоки. После затяжной, холодной весны сельские дороги оказались в ужасном состоянии: они стали почти непроезжими и напоминали порой настоящие реки жидкой грязи. Глубокие, заполненные водой колеи и промоины сильно мешали нашему движению, и Уилл вел «Франклин» очень осторожно, боясь застрять. Я сидела рядом с ним, держа Мэгги на коленях, и смотрела в окно. Однажды мы уже проезжали по этой дороге, но я совершенно не узнавала местности. Казалось, чем ближе мы подъезжали к Бранденбургу, тем меньше примет весны было вокруг. Земля цвета мокрой глины была совсем голой, и бредущие через поле худые коровы были забрызганы грязью по самую шею. Двигались они с явным трудом, так как при каждом шаге их копыта вязли в раскисшей почве. Коровник, к которому они направлялись, был давно не крашен и кренился набок; выглядел он заброшенным, а небольшой загон из жердей рядом почти развалился. У подножья каменных оград лежали пятна снега, словно зима только и ждала подходящего момента, чтобы вернуться.
