12
ВОЗДУХ В ХИЖИНЕ был приторно-сладким. Макс, прикрыв глаза, представил кроны тропических деревьев, увешанные переспевшими и подгнившими плодами.
Тим плеснул спиртом на длинную полоску марли:
– Прижми ко рту и носу. И не убирай, что бы ни случилось, Макс.
– А вам разве не нужно?
– Не думаю, что сейчас это имеет значение.
Тим не терял времени. На столе уже был разложен примитивный хирургический набор: шовный материал, иглы, скальпели, шприцы для подкожных инъекций, ампулы, бутылка скотча и паяльник.
– Я вытащил его из лодки Оливера МакКэнти, – указывая на последний, сказал Тим. – Возможно, смогу прижечь крупные кровеносные сосуды.
Кухонные шкафчики были открыты настежь. Макс заметил в мусорном ведре пустые обертки от хот-догов и пакеты от булочек. Огромный мешок с овсянкой был разорван, и большая ее часть исчезла. Ореховые смеси… Вяленая говядина… Их провиант на все выходные.
Тим провел ладонью по лицу, смущенно улыбнулся Максу и указал на переносной пластиковый холодильник оранжевого цвета.
– К той еде я даже не притронулся. Вынеси его на улицу, пожалуйста. Прямо сейчас.
Макс сделал так, как было велено, и внутри у него все онемело. Он краем уха услышал слова Ньютона: «Что скажут об этом наши предки?» и увидел вопросительные взгляды своих товарищей-скаутов; затем поставил холодильник, развернулся, не обращая ни на кого внимания, и направился обратно к Тиму. Порыв ветра захлопнул за Максом дверь. Мальчик ковырял пол носком ботинка – ему не хотелось находиться рядом с незнакомцем.
– Подопри дверную ручку стулом, – распорядился Тим, наливая виски в креманку. – Не хочу, чтобы они вошли.
В освещенной хижине Макс увидел, как сильно изменился скаут-мастер за время их отсутствия. Его грудная клетка запала. Плечи опустились, а шея торчала между ними, точно росток гороха, накрученный на бамбуковую подпорку. Пальцы по-паучьи бегали по бутылке – они и сами походили на пауков.
Макс припомнил, как отец говорил о Тиме: «У доктора Риггса руки семейного врача. Настоящие грабли! Не руки хирурга. У хирурга пальцы до чудно́го деликатны. Как будто в них есть дополнительные суставы. Прямо руки Носферату – до того бледные и причудливые, что прямо видишь, как они тянутся из темноты, чтобы схватить тебя!»
Что ж, теперь у скаут-мастера Тима были руки хирурга.
Тим уловил в глазах Макса вопрос и ответил:
– Да… Похоже на то, дружище. Вчера вечером он что-то отхаркнул на меня. Я подумал, что ил, но с тех пор потерял уже… двадцать фунтов? За один день? – Он говорил мечтательно, с недоуменным благоговением. – По меньшей мере двадцать. И с каждой минутой теряю все больше.
Макс понимал, что его скаут-мастер пытается сохранять спокойствие – смотреть на ситуацию как врач, – но его похудевшее тело дрожало от неудержимого заячьего страха. В голове Макса без остановки вертелось одно-единственное слово: «БежатьБежатьБежатьБежатьБежать».
Но он этого не сделал. Возможно, из-за долгой общей истории, из-за врожденного доверия, которое он питал к скаут-мастеру. Может быть, это был условный рефлекс: когда взрослый просит о помощи, Макс ее предлагает. Взрослый ведь должен совсем отчаяться, чтобы попросить помощи у ребенка.
Скаут-мастер Тим залпом выпил виски. Спиртное ручейками потекло по его губам. Он уставился на мальчика красноватыми глазами.
– Это не только ради меня, Макс. Но ради тебя и ради остальных тоже.
Максу вспомнилось, как много лет назад его отец получил травму на бейсбольном поле. Их команда играла с командой полицейского профсоюза, капитаном которой был отец Кента. Отец Макса был кэтчером, и на заключительной игре девятого иннинга, когда счет сравнялся, Джефф Здоровяк Дженкс, тяжело отдуваясь, мчал вокруг третьей базы к дому. Филдер передал мяч отцу Макса на добрых десять ярдов раньше прибытия Дженкса – правила Лиги софтбола гласили, что кэтчеру не нужно делать касание перчаткой, так что у ранера не было никаких причин врезаться в кэтчера в надежде выбить мяч.
Это не остановило Дженкса. Своим двухсотпятидесятифунтовым телом он влетел в отца Макса – который, и вымокнув от пота, весил сто шестьдесят, – и раскатал того по метке «дом».
Макс услышал высокий мелодичный «хрусть!», который раздался над освещенным прожекторами полем. Отец стоял в оцепенении, его рука повисла под странным углом: согнулась в локте, а нижняя часть болталась вареной лапшой. Из сустава торчал осколок кости, влажно поблескивая в свете ламп.
Второй бейсмен отвез их на машине отца в отделение скорой помощи. Макс сидел на заднем сиденье, отец – впереди. Он, храбро улыбаясь, перегнулся через спинку. «Все в порядке, Максимилиан. Всего лишь царапина», – сказал он, цитируя один из любимых фильмов. В больнице отец Макса сидел на кровати, отгороженной белой занавеской. Максу не разрешили побыть с ним, потому что, как сказал отец, «зрелище наверняка будет гадкое». Поэтому мальчик слышал только скрежет подноса костоправа и хрустящий, леденящий кровь «щелк!», с которым сломанную кость поставили на место. Когда занавеску отодвинули, отец устало и одурманенно улыбался, а его рука покоилась на перевязи.
Джефф Дженкс пришел сказать, что сожалеет, но это было не по-настоящему. Некоторые люди не способны приносить искренние извинения, понял Макс, что-то в их натуре сопротивляется, поэтому взамен они называют произошедшее несчастным случаем, недоразумением или говорят: «Мне жаль, что ты так расстроен», незаметно перекладывая на тебя вину за то, что ты из пустяка раздуваешь проблему. Кент тоже был там и сказал Максу, что сожалеет о случившемся – что тоже не было извинением. Макс навсегда запомнил горделивый блеск в глазах Кента.
Потом отец повез Макса домой. «Ты не мог бы переключить передачу, сынок? Мне с этим не справиться». Они ехали по окутанным мраком улицам, отец рулил одной рукой. «Старею, малыш. – Он улыбнулся. – И едва держусь на месте „ловца“». Внезапный страх коснулся макушки Макса – страх и печаль, которые так сильно перемешались, что ему захотелось плакать. До той ночи он искренне верил, что его отец непобедим. Тот был необычайно силен, мог починить крышу или срубить топором дерево. Но в ту ночь отец выглядел слабым, усталым и слегка напуганным. Уязвимым. Такого Макс никогда прежде не видел. Всякое тело выходит из строя, понял он. Разваливается, а человеку остается только наблюдать за этим.
Теперь, глядя на скаут-мастера, Макс подумал о том же и поежился.
– МНЕ ПОНАДОБИТСЯ твоя помощь, Макс. Очень понадобится в ближайшие несколько минут.
– Хм, а что нужно делать?
В четырнадцать лет рост Макса был чуть ниже среднего, но плечи у него были широкие, а грудь – плотная. Он двигался с гибкостью, не свойственной мальчикам его возраста – те обычно были угловатыми, как будто состояли из одних локтей и разбитых коленей. У него же было роквелловское
[10] лицо: торчащие ершиком рыжие волосы и россыпь веснушек на щеках. Он выглядел плотно сбитым и мускулистым Опи
[11].
