* * *
17
ОНИ ЗАПЕРЛИ ЕГО в шкафу. Своего скаут-мастера. Единственного в городе врача. Невероятно, но это так. Они объединились. Кент и Эфраим. И Шелли, с его глазами-шарикоподшипниками. Даже Ньютон и Макс подключились.
«Ты заслужил это, Тим, – отчитывал его HAL 9000.– Сознательно или нет, но ты подверг мальчиков опасности. А ты же был за них в ответе. Вспомни Кодекс скаута».
«В чем же моя вина?» – спросил себя Тим. В том, что он впустил заболевшего незнакомца? Может быть, он нарочно позволил событиям развиваться по гибельному пути? Нет, нет. Им двигали добрые побуждения. Он поступил как любой неравнодушный человек. В столь отчаянных обстоятельствах он так старался сделать правильный выбор – откуда ему было знать, что все обернется ужасной ошибкой?
И вот чем кончилось: Тим заперт в шкафу наедине со своими мыслями. И своим голодом. И тошнотворно сладким запахом своего тела.
Он смирился с тем фактом, что его навсегда запомнят как скаут-мастера, против которого взбунтовались собственные скауты. Джефф Здоровяк Дженкс просто живот надорвет.
Тим сидел, прислонившись спиной к стенке шкафа и плотно прижав колени к груди. Он проверил каждый стык, отыскивая слабое место. Не повезло. Его окружала хорошо сбитая крепкая древесина.
Под дверь просачивалась тонкая полоска солнечного света. Тим провел пальцами по ее тающему краю. Колоссальное утешение. Связь с миром за пределами шкафа. С безопасностью Большой земли. С холодным погребом и заставленными припасами полками. Со стеклянным контейнером с депрессорами языка в смотровой.
Тим дышал тяжело и сосредоточенно. Он мог бы расплести проволочную вешалку, просунуть ее под дверь и… И что? Ткнуть кого-нибудь в лодыжку? Чтобы кто-то из мальчиков споткнулся? К чему суетиться? Возможно, он заслужил заточение.
«Никаких „возможно“, Тим», – сказал HAL 9000.
Он в ловушке. Безнадежно и фатально. Может, и к лучшему. Он болен – это факт. Возможно, мальчики были правы, заперев его. То, что они это сделали, причиняло страшную боль – внезапный дикий поступок, превративший в издевку все годы, которые провел под его командованием сплоченный отряд. Оказавшись взаперти, Тим уже не мог им помочь. И это пугало его до глубины души.
«Ты помогал им, Тим? Неужели?»
– Заткнись, HAL, – прохрипел он, словно забитая грязью водосточная труба. – Ты мне не приятель, HAL.
«Ты становишься иррациональным, Тим. Этот разговор больше не имеет смысла. До свидания».
– Отлично. Катись. Проваливай.
Мысли Тима вернулись к скаутам. К распоясавшемуся квинтету растерянных мальчишек. Они имели хотя бы отдаленное представление о том, в какой опасности оказались? Вряд ли. Дети воспринимают страх не так, как взрослые, особенно когда речь заходит о болезнях. Их царапины заживают как по волшебству, а кашель исчезает за одну ночь. Но Тим осознавал хрупкость человеческого тела, видел, как даже самых крепких людей может засосать в яму болезни и смерти.
Не говоря уже о том, что во время своего бунта ребята касались его руками. Вдыхали воздух, который он выдыхал в порывах тошнотворного страха. Возможно, он даже плюнул в них. Господи, неужели он действительно плюнул в мальчиков?
Часть его – огромная часть – была не против остаться в шкафу. Возможно, не годится он в командиры. Его парализовал голод – это факт. Тим все время чуял доносившийся откуда-то запах сахарной ваты. Он безудержно моргал глазами. Ему постоянно слышался голос умершей шесть лет назад матери, которая звала ужинать: «Тимми, похлебка готова!»
«Есть», – произнес смешной, писклявый голосок. Это был не HAL и не тот, второй. Новый был совсем иным – хитрым и настойчивым, будто скребущиеся в голове крысята.
«Но здесь нечего съесть», – ответил он голосу.
«Всегда есть что поесть, глупый».
Крысята всё копошились и копошились, скоро они вцепятся в его мягкий мозг и процарапают кости черепа. Тим представил, как тот разбухает от живых существ, которые копошатся под скальпом и волосами. Кожа лопается с треском гнилой обивки, и оттуда выплескивается поток безволосых розовых, скользких от крови и сероватых комочков мозга крысенышей. С пронзительным писком они неуклюже скользят по его лицу, мимо немигающих глаз, натыкаясь на его губы, растянутые в пустой улыбке.
«Ладно, – ответил он надоедливому голоску. – Но что же мне съесть?
«О, что угодно, – с холодной рассудительностью сказал тот. – Любую старую вещь, какую найдешь».
Шкаф был оклеен обоями. Кто, черт возьми, оклеивает шкафы? Бумага облезала лохмотьями. Тим потянул пальцами один из завитков. Тот оторвался от стены с приятным звуком расстегивающейся молнии.
Тим положил полоску обоев на язык. Старый клей был слегка сладковатым. Тим жадно сглотнул.
«Восхитительно, – произнес голос. – Просто восхитительно. А теперь съешь еще».
Тим сделал, как велел голос.
Отрывал и ел, отрывал и ел.
Забавному голоску было легко повиноваться. Он не просил многого, а то, что просил, было несложно исполнить.
Просто есть.
И есть.
И есть.
По другую сторону двери примостилось чье-то тело. Тим облизал изрезанные бумагой губы опухшим и липким от клея языком. А затем прошептал:
– Макс? Это ты?
Молчание.
– Ньют? Эфраим?
Тихо и глумливо зазвучала песенка:
Никто меня не любит,
Никто не уважает,
Пойду я на болото,
Нае-е-емся червячко-о-ов.
Певший затыкал пространство между дверью и полом.
«Шелли?»
Драгоценная полоска света исчезала.
– Нет, – простонал Тим. – Что же ты делаешь? Нет, пожалуйста, нет, пожалуйста, не надо…
Он просунул пальцы под дверь, чтобы оттолкнуть преграду, но встретил сопротивление. Затем раздался треск клейкой ленты, которую отрывали от рулона. Последние жалкие остатки света, проникавшего под дверь, пропали окончательно. Тим погрузился в полную темноту.
Он открыл рот, чтобы умолять вернуть свет. Ради бога, это ведь единственное, что у него оставалось. Детская мольба замерла на его губах. Где-то внутри – однако не слишком глубоко – он почувствовал настойчивое шевеление. Тим щелкнул зубами.
«ЕСТЬ».
Голос уже не был таким тонким и смешным.
Тим подчинился. И, сам того не сознавая, тихо заплакал.
18
ШЕЛЛИ ВЕРНУЛ клейкую ленту обратно в кухонный шкафчик. Сердце у мальчика билось немного тяжелее обычного. Глаза его пылали и слезились от смутного возбуждения. Из шкафа доносились слабые мольбы скаут-мастера.
