Макс решил, что лучшая тактика – не дать Эфраиму причинить себе еще больший вред. И говорить ему все, что он захочет услышать.
– Смогу, Иф. Но только не здесь. Нам нужно место почище. Ты можешь заразиться.
– Я уже заразился.
– Ага, но, если я сделаю действительно глубокий разрез и достану эту штуку, нам все равно придется тебя латать. Там, в лагере, есть аптечка.
– И я нашел кое-какие грибы, – сказал Ньют. – От них тебя должно стошнить, а еще ты… наложишь в штаны. Может быть, так сумеем вытащить его из тебя.
Эфраим прикрыл один глаз, как будто заглядывая в телескоп:
– Думаешь?
Макс сунул его швейцарский нож в карман:
– Мы вернем тебя в лагерь и попробуем задумку с грибами. Если не сработает, я воспользуюсь ножом. Договорились?
Эфраим крепко зажмурился. На висках у него пульсировали длинные толстые вены. «Боже мой, – подумал Макс, – они в самом деле похожи на червей».
36
ПО ВОЗВРАЩЕНИИ В ЛАГЕРЬ выяснилось, что Кент исчез.
Почти три часа ушло на то, чтобы наполовину донести, наполовину дотащить Эфраима до хижины. Раны продолжали расходиться и кровоточить. Ржавый запах крови льнул к их одежде – может, Иф именно так и заразился? Если, конечно, он вообще заразился, во что ни Макс, ни Ньютон до конца не верили.
К тому времени как они добрались, сероватый дневной свет уже уходил за деревья. Ребята положили Эфраима на стол для пикника. Ньютон пошел проверить Кента. Двери подвала были распахнуты настежь.
– Кент? – крикнул Ньютон. – Кент!
Он внимательно осмотрел створки. Не похоже, что их взломали. Может быть, палка, которую Эфраим вставил между ручками, сломалась или вылетела из-за ветра? А значит, Кент сбежал. И бродит где-то там, в лесу.
Шелли тоже пропал без следа – факт, который не особенно заботил, поскольку отсутствие Шелли приносило облегчение, но в глубине души все же тревожил, потому что и думать не хотелось, что он способен натворить, пока его никто не видит.
– Шел не попадался? – спросил Ньютон у Макса, вернувшись к столу для пикника.
Тот покачал головой:
– Думаешь, что-то случилось?
– Что-то должно было случиться, верно?
К счастью, Эфраим отключился. Потеря крови, шок. Ребята ненадолго оставили его и скованные тревогой – они шли, чуть сутулясь, сгорбив плечи из-за призрачного ветра, – направились к пляжу.
– А что, если Кент ушел? – тихо произнес Ньютон.
– Куда ушел, Ньют? О чем ты?
По правде говоря, Ньютон и сам не знал. Догадка засела в глубине сознания – не догадка даже, а всего лишь идея. Ее очертания были туманны, но суть он мог различить: темный и зловещий силуэт среди бескрайней черноты мерцал, извивался и хотел поиграть.
– А ты не думаешь, что он мог попробовать вернуться вплавь?
Макс пнул камешек:
– Он не сумасшедший, чтобы такое пробовать… Но вполне могу представить, как он это делает.
– Как думаешь, справится?
Если Кент действительно рискнул, то был уже мертв, – в этом Макс не сомневался. Вода ледяная, а подводное течение смертельно опасно. К тому же Макс сильно подозревал, что, даже если Кенту удастся добраться до берега, вряд ли его встретят с распростертыми объятиями.
Он на время выбросил Кента из головы. Его мыслями овладела беспощадная рациональность. Эфраим был здесь и нуждался в помощи. А Кент исчез, значит, немедленная помощь ему уже не нужна.
Макс поразился тому, как все эти дни им с Ньютоном удавалось оставаться в здравом уме. Эта мысль прилетела стрелой из ясной синевы. После всего увиденного они по-прежнему в порядке, тогда как Эфраим, Кент, скаут-мастер Тим, а возможно, и Шелли сломались. Макс не мог точно сказать, почему так произошло… Но точно не потому, что он испугался. Человеческие существа не способны функционировать, пребывая в полнейшем и постоянном ужасе, верно? Их тела заедали бы, как автомобиль с сахаром в бензобаке, а сознание спеклось бы, стоило только оцепенению проникнуть в кости. Непрерывный и нескончаемый ужас калечил мозги, они истончались и становились хрупкими, а потом лопались – именно так Макс себе это и представлял: звенящий «щелк!», будто посреди зимы с карниза сорвалась сосулька. С любым может случиться. Ведь случилось же с Ифом, да? Но у каждого свой предел прочности, и какой у тебя, не узнаешь, пока его не достигнешь.
Как Максу удалось сдержать этот сокрушительный страх? На самом деле он не знал – может, в том и был весь фокус? А может, все потому, что он нашел способ в минуты затишья избавляться от этого чувства. Глубоко дышал, чувствуя, как оно почти незаметно ускользает.
Возможно, и у Ньютона была своя стратегия, а может, такое вообще не поддается просчету. Все сводится к гибкости человеческого разума. К способности выдерживать давление ужаса и восстанавливаться, точно резиновая лента. А твердый как скала разум разбивается вдребезги. В этом смысле Максу нравилось не быть взрослым. Разум взрослого – даже такого сносного, как скаут-мастер Тим, – не обладает нужной гибкостью. Когда мир лишается всех своих тайн, вместе с ними уходит и ужас. Взрослые не верят в бабушкины сказки. Не встретишь взрослого, который перешагивает через трещины на тротуаре из страха, что иначе он сломает спину своей матери. Взрослые не загадывают желаний на падающую звезду – во всяком случае, с детской одержимостью. Не найдешь взрослого, который верит в то, что достаточно три раза произнести перед зеркалом «Кровавая Мэри», и в комнате появится мрачное, жаждущее крови существо.
Взрослых пугают разные вещи: работа, ипотека, тусуются ли они с «нужными людьми», умрут ли они нелюбимыми. Все это бледнеет рядом со страхами ребенка – злобными клоунами под кроватью, скользкими монстрами, скачущими в темноте подвала, и безликими высасывающими кошмарами с далеких звезд. Нет ни психологических программ, ни групп поддержки, никаких иных способов побороть такие страхи.
А может, и есть – нужно просто повзрослеть.
И когда это происходит, ты лишаешься той гибкости ума, которая необходима не только для веры в подобные вещи, но и для того, чтобы справляться с ними. Поэтому-то в ситуациях, когда эта гибкость нужна… Взрослым не удается ее призвать. Оттого они и разваливаются на части: сходят с ума, паникуют, получают сердечные приступы и аневризмы, вызванные страхом. Почему? Просто не могут поверить в происходящее.
Вот чем отличаются дети – они верят в то, что случиться может все, что угодно, и ожидают этого.
Макс знал, что он в том возрасте, когда начинает проявляться недоверие. Эрозия не прекращалась – сначала исчез Санта-Клаус, а потом монстр из шкафа. Скоро вера его станет такой же, как у родителей. Рациональной.
Но пока ему хватало доверчивости, и это, возможно, помогло ему сохранить рассудок.
