— Потому что от людей не скроешь, — отложив нож, я жалобно посмотрела на начальство. — Одно печалит, Семен Аристархович. Вы-то теперь как? Только представлю ваше одиночество, сердце щемит.
Крестовский изобразил лицом приличную грусть.
— Да уж как-нибудь.
— Отыщется какая-нибудь разбитная вдовушка, по возрасту вам подходящая, чтоб… — умильно сложила я руки перед грудью. — Чтоб доживание ваше скрасить?
Мы с собеседником дружно посмотрели на его кольцо.
— Добрая моя, славная девочка! — Крестовский взял меня за руку, наши с ним сапфиры оказались рядышком, мой выигрывал как чистотою, так и по размеру. — Не думай обо мне, следуй за сердцем.
Эх, жаль, расплакаться не получалось, а то бы оросила слезами наши соединенные руки. Шут балаганный! Дай только возможность, такой скандал закачу, с битием посуды и ором вселенским. Ты только справься, Семка, живым и здоровым ко мне вернись.
Закончив с расставанием, мы приступили к горячему, беседуя о невинных столичных новостях, как то: театральные новинки и предстоящие масленичные гуляния.
Душа моя пела, отставка оказалась вовсе понарошечной, для виду, иначе вины за нее Семен на меня не взвалил бы. Кому именно представление предназначалось, я не знала, но и это меня не тревожило. Шеф взрослый, опытный, в нем я уверена. Мешать не буду.
Отдав должное десерту, мы вышли из ресторации. В потемневшем небе грохотали, рассыпаясь, искры фейерверков. Последний день ярмарки подошел к концу. Сани ждали у приказного крыльца, Федор проверял багажные крепления. Мне даже внутрь заходить не пришлось, служивые вышли во двор попрощаться. На сей раз обошлось без объятий и поцелуев.
— Убедиться, что ее высокоблагородие со всеми удобствами разместилась, — приказывал шеф вознице, — и отправления дождаться.
Федор обещал.
Мы сели в сани; когда они тронулись, я, не удержавшись, обернулась. Группка мужчин в мундирах у крыльца окружала высоченного чародея, как стая воронов-падальщиков.
Семен десяток раз успел пожалеть, что лично не посадил Гелю в вагон. Приказной Степанов все не возвращался, хотя время приближалось к половине восьмого. Крестовский ждал в кабинете. Попович умница, проблем быть не должно. Она все поняла и приняла, игру поддержала. Даже если с ее стороны это и не игра вовсе и рыжая суфражистка влюбилась в заграничного хлыща Волкова, пусть. Главное, чтоб она сейчас уехала. Живой, здоровой, в своем уме. Ее отпустят, она им не нужна, ни сыскаркою, ни рычагом воздействия на столичного чародея.
В дверь постучали, и Крестовский оторвал взгляд от настенных часов. Отставной гренадир Федор отрапортовал, что чиновная барышня в вагон села, он багаж где положено разместил, поезд отправился с десятиминутною задержкой. Семен подчиненного похвалил, поднялся из-за стола. Теперь можно было и запереться в чудесном подземном каземате до рассвета. Один, он совсем один.
— Ваше превосходительство! — Давилов вбежал в присутствие, когда Крестовский уже пересекал общую залу. — Там Григорий Ильич сызнова…
Пришлось подниматься в казенку, осматривать спящего. Дело того не стоило, насколько уразумел чародей, конвульсивные телодвижения Григория Ильича происходили оттого, что именно в этот момент он в своих туманных пределах астральную проекцию артефакта испытывал, фехтовал тростью, может, даже против кого-то наколдованного сражался. Успокоив коллежского регистратора, Крестовский уже собирался покинуть спальню, но был остановлен громогласным женским воплем.
— Гриня-а-а-а! — Барышня Попович пронеслась к постели, сбрасывая на пол шубку, рухнула на колени, заломив руки. — Не могу, ваше превосходительство, возлюбленного своего покинуть! Сердце не велит! Что хотите со мною делайте! Хоть чина лишайте, хоть под арест, хоть…
Она поправила на носике очки и сказала спокойно:
— Слыхали новости? Бобруйского-то нашего, Гаврилу Степановича…
Волков застонал, зашарил рукою по одеялу, Евангелина Романовна взяла его ладонь, крепко сжала.
— Гришенька, сокол мой ясный…
— Что с купцом? — обреченно спросил Семен.
Попович всхлипнула, подняла на него сухие злые глаза.
— Убили барина, королька нашего золоченого. Вы, Евсей Харитонович, — обратилась она к Давилову, — в приказ ступайте, там господин Хрущ в нервическом припадке бьется, заявление представляет.
— Какого… — начал Крестовский, когда регистратор ушел.
— Такого, — перебила Евангелина Романовна. — Эдакого. Знаю я ваше мужское злонравие, я в дверь, а прочие отставные возлюбленные Гриню моего портить. Не так, что ли? Едва успела.
— Геля!
— Что — Геля? Скажете, не чардеили? То-то мятою на дворе даже смердит! Нет уж, ваше превосходительство, останусь я при возлюбленном своем, и ничего вы мне не сделаете. А знаете почему?
— Почему?
Попович поднялась, вытерла руку о подол.
— Кроме меня, непослушной, убийство Бобруйского у вас расследовать некому. Потому петлички с меня рвать вы погодите, сперва службу исполнить позвольте. А в свободное от службы время я с Грегори своего драгоценного глаз не спущу. После, когда он ото сна пробудится, мы с ним вместе решим, в каком качестве я при нем в Крыжовене останусь, любезною супругой вовсе без чина, либо… Впрочем, вашего превосходительства это уже касаться не будет.
В голове Семена Аристарховича стало пусто и гулко, он шумно дышал, не в силах подобрать приличных слов. Наконец выдавил:
— Расследование?
— Поделим полномочия, — кивнула сыскарка. — Я займусь купцом, вы окончите старинное дело вашего Блохина.
Они помолчати. Вернувшийся Давилов многозначительно кашлянул у порога.
— Евсей Харитонович, — Геля развела руки, будто готовясь заключить коллежского регистратора в объятия, — коечку мне здесь организуйте, не в службу, а в дружбу. Репутация моя девичья вовсе порушена, посему скрываться более не желаю. Распорядитесь. Хрущ ждет? Тогда я с ним к Бобруйским отправлюсь, тело осмотреть. Вас же, господин Крестовский, более задерживать не смею, подземелья вас, кажется, заждались.
Семен витиевато, но неслышно ругнулся.
Зеленые глаза сыскарки дрогнули, ручка поднялась к мочке правого уха.
— Стыдитесь, ваше превосходительство, при дамах…
Крестовский заметил в девичьем ушке белоснежный продолговатый предмет, сказал одними губами:
— Ты уверена?
Геля улыбнулась и решительно кивнула.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в коей раскрываются причины возвращения надворной советницы, а также немало места отводится дамской обуви
Определяемые законом наказания уголовные суть следующие:
— лишение всех прав состояния и смертная казнь;
