— Так о чем бишь я? Ах да… Захарочка Митрофановна как на карты посмотрела, это расклад седьмой, наверное, был, как побелеет, как закричит: «Дунька, сей момент к Гелюшке отправляйся!» — Она закатила глаза, вздохнула. — В общем, барыня велели вам до второго часа пополуночи казенный дом покинуть, иначе…
Мы синхронно посмотрели с Дуняшей на башенные часы, было без четверти два.
— Что иначе?
— Смертью лютою помрете.
— Понятно! — Я побежала к крыльцу.
— Евангелиночка Романовна, нельзя! — кричала за спиною девушка.
— Куда? — Зорин перехватил меня на ступеньке.
— Семен… там…
— Без нас управится.
Пока я трепыхалась в попытках вырваться из зоринского захвата, Мамаев торопливо расспросил прислугу, излив на нее такое море обаяния, что та чуть не сомлела.
— Почему именно два часа? — спросил он Ивана, приближаясь к нам.
— Предположу, — тут Зорин охнул от удара под дых, — что это время смерти Блохина.
— И чего? — Извиняться я даже не подумала, фыркала рассерженной кошкой, когда меня наконец на землю поставили.
— Ежели так, в два часа у Блохина всплеск силы произойдет.
— И чего?
— Вот заладила. Стой!
— Ванечка, — попросил Эльдар, — подчардей для нашей влюбленной барышни, покажи, что сейчас в приказе происходит.
Пацаны с Дуняшей подошли поближе, им тоже было интересно.
— На что вы меня подбиваете? — От зоринского вздоха мои волосы взметнулись волной. — На вторжение в личное пространство нашего драгоценного начальства.
Он посмотрел на меня, убрал локон с лица.
— Ладно, покажу, но без звука, нечего подслушивать.
Иван Иванович отступил на шаг, воздел перед собою руки, пошевелил, будто на фортепьяно клавиши попробовал, и с усилием их опустил.
— Любуйся, барышня.
Приказная стена исчезла, или стала прозрачной, не суть. За нею болталась распахнутая створка арестантской клети, в которой сидела на полу Фараония. Странно сидела, не по-дамски, со скрученными перед собою ногами и раскрытыми ладонями, расположенными на коленях. Она бормотала что-то, видимо, иноземное, потому как я ни словечка не понимала. Семен сидел на том же стуле, где мы его оставили, только обернулся к соседнему, занятому теперь белокурым чернобровым господином.
— Он выпустил Блохина! — ахнула я.
— Спокойно, Геля. — Мамаев взял меня под локоть. — Все под контролем.
Спорить не получалось, все силы на губочтение уходили.
— …нет тебе прощения, — говорил Семен, — ты не только законы…
— Бросьте, вашбродь, чистенького из себя разыгрывать. Уж мне-то известно, какими путями вы себе силу добывали.
— Это он о чем? — спросил Мамаев и я поняла, что чародеи, в отличие от нас, прочих, не немую картинку наблюдают.
Блохин между тем продолжал:
— Умыкнули тайно у товарища, не побрезговали. Что ж теперь мне пенять?
— Драться-то будут? — Мишка азартно вытягивал шею.
— Непременно, — решил Костик. — Гляди, директриса как раз арканы на связывание плетет. Помнишь… Ах, тебя же она не…
Дуняша, картинно испугавшись, прижалась к Мамаеву с другого бока. То, что я на это все отвлекалась, стоило мне куска беседы.
— …наказание приму, — закончил Семен фразу.
— И скорее, чем думаешь!
Башенные часы начали бить. Раз, два…
От бесшумности происходящего за стеною мне было еще страшнее, и оттого, что волшбы без очков я не замечала, видела нелепую позу, принятую Блохиным, раззявленный в хохоте его рот, бешено снующие пальцы, Фараонию, будто тянущую к себе невидимый канат, бьющегося в силках чародея.
— Степан, — кричал он, — опомнись!
— Не желаю, не буду! Всю жизнь свою под вами, благородными, страдал, света белого не видя. Беленькие, чистенькие? Вот вам!
Блохин пошатнулся и рухнул, сбивая телом стулья.
— Чего это он? — спросил Мишка.
Ответил опять Костыль:
— Так понятно, барыня-директриса его до донышка дососала, у ней ведь… Сейчас самая заруба и начнется.
Семен Аристархович отвернулся от бывшего ординарца.
— Браво, госпожа Квашнина, ваши таланты во взаимодействиях…
— Высокомерный глупый мальчишка, — проскрежетала она, — чтоб вы все сдохли! Чтоб кошка твоя рыжая бесплодной была, чтоб…
— Фонит изрядно, Ванечка, — сообщил Мамаев. — Останься наша Евангелина внутри, действительно… Экая бабища злоязыкая, вправду ведь проклинает, третий уже наговор от Гели отвожу. Барышня Попович, расслабься, не мешай. Кстати, надо бы с тетушкой нашего Митрофана познакомиться.
Крестовский стоял перед клеткой, будто связанный, с прижатыми к телу руками.
— Прекратите, Елизавета Афанасьевна.
Та не слушала, металась по клетке, высматривая что-то на полу, остановилась, подняла на чародея искаженное от ярости лицо.
— Ах ты, свиристелка! — И прыгнула вперед, выбрасывая из пальцев кинжальные когти.
Время будто остановилось. Фараония зависла над связанным Семеном, рука-лапа в вершке от его лица, юбки колоколом, волосья во все стороны торчат. Да нет, время нормальное, действительно зависла, повисела немного и медленно вплыла назад в клетку.
— Не дерусь я с дамами, — сообщил Крестовский, щелкая пальцами, дверца захлопнулась, — по возможности. Почивайте, боярыня Квашнина, завтра вас полностью чародейских сил лишат, и ваших личных и заемных. Прощайте.
— Так себе заруба, — решили разочарованно пацаны.
А Зорин едва успел стену приказа на место вернуть, когда дверь открылась, выпуская на крыльцо Семена Аристарховича.
— Добрый вечер, — сказал он без удивления. — Эльдар, не в службу, а в дружбу — Степку внизу в камеру запри. Идем, Геля, прогуляемся.
— Ваше превосходительство, — пискнул Мишка.
Крестовский посмотрел на него абсолютно больными глазами.
— Да?
— Помните, вы когда в приют приходили, Митенька вас леденцами угощал?
— Конечно помню. Талантливый мальчонка. Где он?
— Такое дело…
— Митька наш не Митька был вовсе, — вступил в беседу Костыль. — То есть… Мы сами думали, ну, мелкий на голову слабый, блаженненький. А он сущностью оказался.
При слове «сущность» я дернулась.
— Еще один некромант?
Парень меня успокоил:
— Да нет, Геля, хорошая сущность, правильная. Навроде охранителя, потому как, ежели где зло беспримерное творится, оттуда, — Костик ткнул рукой вверх, — завсегда кого-нибудь присылают.
