Спокойно, Геля, дыши. Сначала разговор начистоту, а после…
Уговаривать-то я себя уговаривала, только рыскала глазами по спящему без зазрения совести, будто пытаясь каждую черточку запомнить, будто насытиться желала.
Устал Семушка бедненький, притомился, чардея. Бледненький такой. Сейчас проснется, кушать захочет, кофе испить. Опомнись, Попович, какое кушать? Сама-то со сна к столу бежишь или в другое место за другою надобностью? Ой! А беседа? То есть сначала отпустить соколика для неотложного, здесь его дождаться, а потом…
— Хорошие казематы в этом Крыжовене. — Семен энергично потер лицо и открыл глаза. — Глубина, расположение, вдоль жилы земляной фундамент клали, все идеально. Доброе утро.
Не отвечая — дыхание болезненно перехватило, я смотрела на правую руку чародея, безымянный палец которого охватывал ободок золотого обручального кольца. Вчера не заметила или он ночью надел? Крестовский ответа не ждал, он поднялся с нар, потянулся, почти коснувшись пальцами потолка, тряхнул головой.
— Хорошие казематы и расчудесные приятели у нашего уездного Чарльза Гордона. Орден Мерлина. Слыхала?
— Аглицкие чародеи? — сглотнула я горький комок.
— Они самые. — Семен встряхнул, расправляя сюртук, оделся, тщательно застегнул пуговицы. — Тоже мне, сновидцы. Разумеется, кое-кто из наших общих знакомых более моего нынче смог, но…
Сапфировые глаза блеснули веселым торжеством. И в кольце у него сапфир. И у меня. Только… Мамочки, больно-то как…
Что за пауза? Начальство ждет восхищения?
— О! — выдавила я коротенько и выпучила глаза.
— А знаешь, как его прозвище?
— Кого?
— Геля, — протянуло начальство, дразнясь, — где твоя хваленая сыскарская смекалка?
Сжав кулаки с такою силой, что железо ключей впилось в ладонь, я отчеканила:
— Вы, Семен Аристархович, видимо, о господине Волкове упомянуть изволили. Только мне гадости о нем слушать неприятно, посему дурочкой попыталась прикинуться. Простите великодушно.
Крестовского будто молнией пришибло, он замер, улыбка медленно сползла с лица. Я продолжала чеканить:
— Григорий Ильич Волков — господин исключительных моральных качеств и мой жених, посему попрошу впредь при мне…
Воздуха закончить фразу не хватило.
— Понятно, — сказал шеф противным своим тоном, — не буду, впредь не буду, при вас особенно. Тем паче…
Он двинулся к выходу, обогнув меня, будто мебель, даже отступать не пришлось.
— Тем паче возможности беседовать с вами мне вскорости не представится.
Я семенила следом, оставив дверь пустой камеры приоткрытой. Крестовский продолжал говорить:
— Вечерним поездом, Евангелина Романовна, вы возвращаетесь в столицу нашей империи. Работа ваша в Крыжовене окончена, убийство прежнего пристава раскрыто.
— Минуточку…
— Что? Изволите возражать?
Обычно от гневливых ноток в начальственном голосе мне плохело, но сейчас я их проигнорировала, потянув носом воздух.
— Отчего так пахнет? — Крестовский дернулся, я махнула примирительно рукою. — Нет, шеф, не вами, хотя ванну принять не мешает. И не из покойницкой…
Охотничьей собачонкой побежала я по коридору, задерживаясь у каждой двери.
— А с решением вашим я не спорю нисколько, велели уехать, уеду. Исходя из того, что вам лично пришлось приказ оставить, дела далее здесь не сыскарские предстоят, а вовсе чародейские. — Остановилась у запертой камеры, сдвинула шторку обзорного окошка, в нос шибануло так, что глаза заслезились. — Поэтому в дальнейшем моем присутствии необходимости нет.
— Кто здесь заперт? — Голос прозвучал настолько близко, что я вздрогнула. Семен стоял вплотную, почти касаясь подбородком моего плеча. — У меня еще вчера на квартире нюх отшибло, когда я с этим… исключительно моральным юношей возился.
Я посмотрела в окошко, за ним царила полная темнота, и призналась:
— Не знаю.
— Открывай, посмотрим.
— Почему света нет? — не торопилась я исполнить приказание.
— Магические светильники реагируют на движение.
— А окно? Во всех камерах окошки у потолка.
— Дай ключ.
Согнувшись в три погибели, я прижала связку к животу.
— Сначала служивых кликнем в помощь.
— Ключ! — Сильные мужские руки сомкнулись поверх моих, пальцы Семена скользнули по запястьям.
— Ты потратился давеча, нюх вон даже отшибло.
— Какая неожиданная забота, — горячие ладони оглаживали мою кожу, лаская, — что ж ты ее к жениху не проявляла? Такой… замечательный… ключ.
Подлые приемчики его превосходительство применять изволили, у меня от близости его завсегда слабость, этим он и воспользовался, отобрал связку, отодвинул томную девицу от двери и рявкнул:
— Здесь стоять!
А я бы, например, присела. Прямо на стылый каменный пол.
Открыв камеру, Семен щелкнул пальцами, пуская внутрь летучий огонек. Закрыв руками нос и рот (помогало мало), я вытянула шею.
— Так-так… — Крестовский шагнул за огоньком, под его подошвами скрипнули стеклянные осколки, от движения под потолком зажегся светильник в железной оплетке. — Что за каторжане здесь у нас?
Взгляд мой сперва выхватил лоскут грязной мешковины, занавесивший окно, коричнево-желтые разводы на полу, драный сапог в центре, миски с подсохшей кашей числом три, жестяную кружку. Арестантов оказалось двое. Мужики лежали на нарах у стены и признаков жизни не подавали.
— Покойники? — испугалась я.
Шеф скользнул рукою под бороду ближайшего.
— Пока нет. — Он брезгливо отер ладонь о колено.
— А другой?
Но тот уже, постанывая, пытался сесть, тараща налитые кровью глаза, прохрипел:
— Води-и-ицы…
— Антип? — Я переступила порог, чтоб удостовериться. — Антип Рачков? Извозчик?
— Пи-и-ить… дайте пить, барышня…
— Это те самые разбойники, что навьим амулетом меня пленить пытались, — сообщила я шефу быстро. А мужику сказала: — Потерпи, болезный, сейчас принесу.
Не дожидаясь позволения, побежала я наверх. Старунов, уже закончивший с посетителями, вытянулся во фрунт.
— Что ж ты, Иван… — Стеклянный графин на конторке оказался полон, я его схватила. — Живодеры вы уездные! Как же так с живыми людьми возможно?
Он молча таращился на меня.
— Рот закрой! — велела я. — Ведро возьми, да чтоб вода была чистая, в камеру неси.
— Вашбродь…
— Исполнять!
