– Уф, всего лишь кладбище! Я уж подумала, что деревню поразило моровое поветрие!
– Прости, ты не понимаешь! Нет ничего хуже, чем оказаться в подобном месте ночью…
Аюна действительно заметила, что Даргаш оглядывается на каждый шорох и не сводит глаз с леса. Не будь он накхом, презирающим страх, царевна сказала бы, что воин смертельно напуган…
– Объясни, чем накхские покойники опаснее прочих? И разве вы не перерождаетесь в змей?
– Не сразу и не все…
Взяв себя в руки, дозорник встал, вытащил меч и обошел поляну, очертив костер защитным кругом. После этого он, несколько успокоившись, подсел к костру и принялся подкидывать в него сухие ветви, стараясь разжечь посильнее.
– Порой души остаются витать над полем битвы, взывая об отмщении, – принялся рассказывать он. – Или у своих жилищ, если родичи предаются неумеренной скорби… Есть призраки побежденных врагов, попавшие во власть сестер Найи, – иногда найины насылают их на того, кого пожелают свести с ума… Но это еще не самые опасные мертвецы. Худшие из всех – это те, кто не обрел перерождения. Отягощенные злодействами убийцы родичей, предатели, нечестивые колдуны, те, кто струсил на поле боя… Как при жизни, так и после смерти они полны злобы и смертельно опасны. Их называют ухрами…
Последние слова Даргаш произнес еле слышным шепотом, чтобы не накликать.
– Ночами ухры вылезают из могил, чтобы пить кровь живых и глодать их плоть…
– Слушай, ты теперь сам оборотень! – рассмеялась Аюна. – Тебе ли бояться мертвецов?
Даргаш укоризненно посмотрел на нее:
– Какая ухрам разница, волк перед ними или человек? Лишь бы живая кровь!
«И в самом деле, – подумала вдруг Аюна. – Я не видела в этом лесу ни птиц, ни белок…» Мурашки пробежали у нее по коже. Басни о вылезающих из могил накхских упырях уже не показались такими забавными.
– А с нами раненый в горячке, – продолжал Даргаш. – Саарсан и так сейчас на кромке миров… Притягивает темных духов, как огонь в ночи…
– Перестань, Даргаш, довольно! Исварха сильнее любой нечисти, – резко сказала царевна. – Смотри, видишь – с нами лик Исвархи!
Она сняла цепь с тяжелой золотой подвеской и надела на шею Шираму.
– Вот так-то! Горная нечисть даже взглянуть не посмеет на саарсана, не то что тронуть!
Даргаш проводил золотой круг взглядом, полным одновременно недоверия и зависти.
– Как же теперь ты без защиты? – спросил он.
– Я сама – оберег. И все золото на мне – знаки солнца. Хочешь, дам тебе серьгу в ухо?
– А поможет? – с сомнением спросил воин. – Я в храм Исвархи в Дваре заходил всего один раз, и то просто зимой погреться…
Аюна опять едва не расхохоталась. Но потом случайно подняла взгляд…
– Там… там! – пронзительно вскрикнула она, вскакивая на ноги.
Среди деревьев, через снежный сероватый сумрак, в их сторону медленно двигалась темная фигура.
– Вот и пришла наша погибель, – прошептал Даргаш, выхватывая меч. – Мать Найя, лишь на тебя надежда! Избавь от участи быть пожранным заживо…
– Да кто там?!
– Ухр, кто ж еще, – безнадежным голосом ответил воин.
Он держал в руках клинок, но всякий накх знал: оружие против ходячих мертвецов было бессильно.
Неизвестный подходил все ближе. Теперь Аюна видела, что это худой старик в белом одеянии. При жизни этот человек, верно, был накхом, но она еще ни разу не видала накхов с длинными седыми волосами, свисающими редкими прядями почти до пояса. Вокруг шеи у старца обвивалась кольцом блестящая белая змея…
Не успел Даргаш взмахнуть мечом, как ухр поднял руку, что-то прошептал – и молодой воин свалился на землю, словно из него вынули все кости.
– Что ты сделал? – воскликнула Аюна.
– Ничего, – ответил ухр на языке Аратты. – Он будет спать.
– Имей в виду, на мне знак солнца!
– На мне тоже, – усмехнулся ходячий мертвец.
Он распахнул ворот длинной неподпоясанной рубахи, показывая царевне висящую на груди серебряную тройную спираль – древний знак Змеиного Солнца, запрещенный в Аратте.
– Я ничего не понимаю, – пробормотала Аюна. – Кто ты?
Старый накх, ничуть не опасаясь очерченного круга, подошел к костру и склонился над Ширамом.
– Я не знаю, как тебе ответить, – сказал он царевне, бережно проводя ладонью по голове раненого. – У меня давно уже нет имени… Бедный мальчик! Так молод – и седеет… Ты знаешь, что Ширам уронил на землю факел во время похорон отца? Он должен был, как старший в роду, поджечь погребальный костер, на который взошла его мать… Старейшины были очень недовольны. Такой скверный знак…
Аюна помотала головой, не найдя слов.
– Ширам намного больше похож на мать, чем на отца. Старшая жена Гауранга всегда слишком много на себя брала. Она и думала лишь о долге. Зная, что супруг к ней совершенно равнодушен, посчитала должным взойти на его костер, чтобы показать пример дочерям…
Старик поднял голову, глядя во тьму, словно в далекое прошлое.
– Пойдем со мной, царевна, – неожиданно властно приказал он Аюне, поднимаясь и зажигая фонарь. – Не бойся. Я тебе кое-что покажу. И расскажу.
«Мне все это только снится», – окончательно уверилась Аюна, когда ноги будто сами понесли ее в лес вслед за загадочным старцем.
Они молча спустились по тропе и вскоре вышли на опушку. Зимний луг был еще тише зимнего леса, только ветер еле слышно перебирал сухие травы. Теперь и Аюна могла разглядеть острые крыши домов мертвых, рассеянных по голому склону. Перед домиками блестели в лунном свете плиты жертвенников.
– Эта деревня мертвых – одна из самых древних в Накхаране, – заговорил старик. – Здесь хоронят прах сааров и их жен. По правде сказать, при жизни иные из этих сааров были таковы, что твой спутник неспроста опасался встречи с ухром…
– А ты…
– Я просто приглядываю за мертвыми. Чтобы лежали тихо.
Они подошли к одному из крайних домов. Аюна остановилась, с удивлением заметив перед собой статую. Это было первое изваяние человека, встреченное ею у накхов. Вырезанный из черного камня мужчина с красивым надменным лицом стоял перед ней как живой.
– Я думала, накхи не делают статуй, – проговорила она в замешательстве.
– И верно, не делают. Это моя работа. Перед тобой – Гауранг, отец Ширама, – произнес старик. – Ты ведь наверняка слышала, царевна, что Гауранг не стал саарсаном после смерти своего отца… Знаешь почему?
– Я не задумывалась…
– Потому что дед Ширама прямо запретил передавать сыну змеиный венец… Гауранг был злой див, а не человек. Чужие им восхищались издалека, но свои знали, каков он на самом деле. Он не знал сострадания, человеческая боль доставляла ему наслаждение… След его злодеяний не остыл до сих пор… Он был жесток и к Шираму, притом что сын был единственным человеком, который хоть что-то для него значил. Гауранг пытался сделать его своим близким подобием. К счастью, это не удалось…
