Воспитанный в духе немецкого благочестия и получивший теологическое образование в Тюбингене на исходе 1780-х и в начале 1790-х гг., Гёльдерлин утратил веру. То же произошло с Вилли Резе и Петером Штёльтеном, которые отвернулись от католической и протестантской церквей их детства, но не превратились в материалистов и нигилистов, несмотря на заигрывания Резе с Юнгером. «Ибо одно совершенно точно, – писал Штёльтен в своих драматических диалогах, – одна вещь не существует – небытие». «Странники» позднего романтизма по-прежнему придерживались привычных путеводных ориентиров
[910].
19 июня, тем временем пока Штёльтен из госпиталя следил за событиями сражения в Нормандии, в Белоруссии в дело вступили советские партизаны, заложив свыше десяти тысяч зарядов под железнодорожные пути в районах к западу от Минска. На протяжении следующих четырех суток они продолжили свою разрушительную деятельность, нанеся серьезный урон полотну на линиях снабжения немецкого фронта между Витебском и Оршей, Полоцком и Молодечно, а также на направлении Минска, Бреста и Пинска. Хотя немецкие тыловые части отбили многие из налетов, более тысячи транспортных узлов оказались выведены из строя, осложнив немцам переброску подкреплений и снабженческих грузов на передовую. Атаки затрудняли как движение войск по фронту, так и отход.
Имея в составе свыше 140 000 бойцов, сто пятьдесят советских партизанских бригад в Белоруссии представляли собой мощнейшие силы сопротивления в оккупированной немцами Европе и смогли уцелеть, несмотря на крупномасштабные операции противника в попытках выкурить их из лесов. В зверской борьбе за господство в тылу немецкая 9-я армия подвергала зачисткам целые области, называя их «мертвыми зонами» и загоняя все взрослое население в подвижные «трудовые лагеря». Вылавливая детей и удерживая их в качестве заложников в отдельных деревнях, вермахт старался предотвратить побег родителей или их уход к партизанам. Когда условия немецкой оккупации сделались совсем бесчеловечными, когда дело дошло до насильственного переливания крови немецким раненым от детей, даже местные белорусские коллаборационисты и сотрудники полиции начали переходить на сторону партизан. Зверские методы заставляли командование платить и военную цену: вынужденные бросать целые части на «умиротворение» в тылу, и без того недоукомплектованные немецкие армии оказывались без резервов, необходимых для сдерживания советского наступления.
На протяжении ночи с 21 на 22 июня ВВС РККА приступили к бомбежкам немецких тылов, не встречая особо сильного противодействия. На следующее утро, в третью годовщину вторжения 1941 г., советские разведывательные батальоны начали прорываться через немецкие рубежи. Командование вермахта предполагало возобновление Красной армией наступательных действий там, где она добилась наибольших успехов зимой и в начале весны 1944 г.: либо на севере, где советские войска прорвали блокаду Ленинграда и 10 июня развернули наступление против финнов, либо на юге, где немецкие армии оказались вытесненными из Крыма и отошли далеко за Днепр, лишившись естественного оборонительного рубежа. Расчеты немцев подтверждал и факт сохранения на юге наиболее крупных сосредоточений советской бронетехники. Но главный удар пришелся туда, где немцы меньше всего ожидали, – против столь эффективно оборонявшейся осенью 1943 г. группы армий «Центр».
На этот раз красные командиры больше не бросали солдат живыми волнами на немецкие пушки и пулеметы, как бывало прежде. Советские генералы потеряли слишком много солдат, да и многому научились из тактических уроков, преподанных им немцами. Ходы через немецкие минные поля проделывались специально для того приспособленными танками с плугами, вызывавшими детонацию мин по ходу движения машины. Стрелковые части пользовались поддержкой танков, самоходных артиллерийских орудий, полевой артиллерии и бомбардировщиков – причем все эти силы находились в тесном взаимодействии между собой. Такую тактику столь эффективно для себя вермахт применял в 1941 г., но спустя три года Красная армия пользовалась огромным преимуществом в бронетехнике и огневой мощи. Штурм не прекращался и ночью под светом прожекторов и осветительных ракет
[911].
Основополагающие изменения произошли и на стратегическом уровне. Тщательно выбирались главные направления наступления, не менее основательно проводилась подготовка, и в результате германское Верховное главнокомандование операция застала полностью врасплох. В районе Бобруйска солдаты 1-го Белорусского фронта Рокоссовского строили деревянные мосты и гати, атакуя затем через считавшиеся непроходимыми болота Припяти; фланговый маневр позволил советским войскам выйти в немецкий тыл. А между тем советская 3-я армия прорвала немецкую оборону севернее. Красная армия развернула классическое для немцев наступление «охватными клешнями», что привело к уничтожению немецкой 9-й армии. Окруженная в котле вокруг Бобруйска, скоро она уже сражалась на развалинах города. 29 июня он пал, и журналист и писатель Василий Гроссман так рассказывал об увиденном:
«Дорога к Бобруйску – это дорога возмездия! Машина с трудом пробивается среди сгоревших и изуродованных немецких танков и самоходных пушек. Люди идут по трупам немцев. Трупы – сотни, тысячи трупов! – устилают самое дорогу, лежат в кюветах, под соснами, в смятой зеленой ржи. Есть места, где машины едут по мертвым телам, так густо устилают они землю. Их беспрерывно закапывают, но количество трупов так велико, что с этой работой нельзя справиться в один день. А день сегодня изнурительно жаркий, безветренный, и люди идут и едут, зажимая рты и носы платками. Здесь кипел котел смерти, здесь свершилось возмездие, суровое, страшное возмездие над теми, кто, не сложив оружия, пытался вырваться по перерезанным нами дорогам на запад, возмездие над теми, кто кровью детей и женщин залил нашу землю»
[912].
Под снарядами и бомбами на ограниченном по площади ареале нашли смерть около 50 000 немцев. Еще 20 000 человек попали в плен; лишь 12 000, побросав почти всю технику и оружие, смогли прорваться в западном направлении
[913].
Севернее удалось добиться не менее успешного прорыва под Витебском и Оршей: наступающие войска форсировали Двину 24 июня, а уже 27-го взяли оба города, в результате чего советские командиры получили возможность бросить свежие механизированные армии в огромные бреши, образовавшиеся в немецкой линии фронта. Части и соединения устремились на запад, к Минску, и сумели навести переправы через Свислочь, обходя основные силы гордости группы армий «Центр» – немецкой 4-й армии, скованной серией боев на востоке города. К 4 июля она очутилась в таком же огромном котле, как советские армии в Белоруссии тремя годами ранее. В 1941 г. положение Красной армии усугублялось постоянными приказами Сталина не отступать, 27 июня 1944 г. Гитлер издал очередную директиву в том же духе, не позволяя генералам сдать Бобруйск, Витебск, Оршу, Могилев или тот же Минск до того, как стало поздно спасать бо́льшую часть войск. Впрочем, даже если бы Гитлер проявил больше гибкости и не пытался скопировать опыт отступления от Москвы в декабре 1941 г., вряд ли ему удалось бы предотвратить крушение группы армий «Центр». За период между 22 июня и 4 июля она недосчиталась двадцати пяти дивизий, более чем 300 000 человек. Мало того, в ближайшие недели ей предстояло потерять по меньшей мере еще 100 000 солдат, что в числовом отношении превосходило последствия разгрома под Сталинградом, поскольку летом 1944 г. уровень немецких потерь убитыми впервые достиг 5000 человек в пересчете на одни сутки боев. Вилли Резе довелось встретить натиск врага на участке под Витебском и попасть в бесконечные списки «пропавших без вести». В итоге их отнесли к 740 821 человеку, убитому на Восточном фронте во второй половине 1944 г.
[914].
