Стремительные темпы американского прорыва поражали воображение. 29 марта американские 1-я и 3-я армии соединились между Гисеном и Марбургом. Танки Паттона продолжали рваться в восточном направлении в Тюрингию, тем временем как Ходжес развернулся на северо-восток к Падерборну на соединение с 9-й армией Симпсона, окружавшей Рур с севера. Несмотря на ожесточенное противодействие около Падерборна эсэсовцев на шестидесяти танках, встреча состоялась незамедлительно. В 3:30 ночи 1 апреля американские танкисты пожимали друг другу руки в Липпштадте, замыкая кольцо. Наступило Пасхальное воскресенье
[1062].
В Брауншвейге, Бохуме и Ганновере жители прятали ценные вещи, готовясь к оккупации еще до форсирования Рейна британцами и американцами. Министерство пропаганды осознавало – никто уже не верит, что можно продолжать войну, когда Рур в руках союзников. Хотя производственные мощности находились там и тут, еще больше раскиданные по территории рейха за время войны, без угольных забоев и сталелитейных заводов Верхней Силезии, Саарской области и Рурского бассейна немецкая военная экономика функционировать не могла. По мере того как кольцо американского окружения вокруг Рура сужалось под натиском наступления, 400 000 немецких солдат очутились прижатыми к Рейну с востока. Для прорыва им не хватало артиллерии и бронетехники, а условия существования в городах делались все более отчаянными и безнадежными
[1063].
Последние дни нацистского правления в стратегически жизненно важном регионе напоминали рушащийся улей – нечто похожее на картины, которые наблюдала Лиза де Бор в Марбурге. Хамм и Дортмунд держались и не сдавались, части гитлерюгенда дрались там до последнего – до тех пор, пока их не задавили массой, а города не сровняли с землей артиллерийскими обстрелами и бомбежками. Бохум, Мюльхайм и Дуйсбург, напротив, капитулировали, поскольку ведущие промышленники объединились с профсоюзниками старых времен и вместе надавили на нацистских бургомистров и военное командование, убеждая тех спасти хоть немногое из еще уцелевшего. В Оберхаузене отступавшие немецкие солдаты предались грабежу, поглощая все попадавшееся под руку спиртное и одновременно предпринимая хаотичные попытки уничтожать любые ценные активы в выполнение приказа Гитлера о «выжженной земле». В других районах Рурского бассейна немецкие шахтеры, инженеры и управленцы тихо сопротивлялись, зачастую сидя под землей и карауля доступ к насосам, чтобы отступавшие не затопили штольни. На шахте Фридриха Великого восемьдесят мужчин вооружились охотничьими ружьями и старыми бельгийскими винтовками, твердо решив не позволить никому выполнить приказ областного начальства об уничтожении их объекта. Эти люди инстинктивно поступали так же, как рабочие металлообрабатывающей промышленности в Киеве в 1941 г., которые прятали станки, несмотря на приказ Сталина Красной армии оставлять за собой противнику только «выжженную землю». В январе 1945 г. шахтеры и сталевары Верхней Силезии оказались среди немногих, кто не пустился в бега с приближением войск Красной Армии; видя «германизацию» их польских коллег в 1939–1940 гг., они предположили, что пригодятся и русским, вне зависимости от национальной принадлежности. Во всех этих разных по характеру ситуациях рабочие и управленцы рассматривали свои навыки и мастерство как наиболее ценное имущество, считая его гарантией безопасности перед лицом неоспоримой военной мощи. Ошиблись только киевляне, столкнувшись с примером бесчеловечного приведения в жизнь расистской идеологии
[1064].
В 1945 г. на территории рейха все еще находились 7,7 миллиона невольников. 7 и 10 февраля гестапо расстреляло двадцать четыре «восточных рабочих» в Дуйсбурге; в них заподозрили членов банд, часть из них вела бои с полицией среди отчасти обитаемых остовов зданий в городах вроде Кёльна, Эссена, Дюссельдорфа и Дуйсбурга. Банды появились вследствие условий, создавшихся после возобновления бомбардировочного наступления в сентябре 1944 г. После разрушения бараков и производств немецким и западноевропейским рабочим власти, в общем, оказывали помощь и предоставляли какое-то жилье. В то же время многие «восточные рабочие» попросту превращались в бродяг или – в меньшинстве случаев – прибегали к мелкому воровству или торговле на черном рынке. По мере роста банд их члены располагались на брошенных свалках, добывали деньги и оружие, иногда во взаимодействии с немецкими бандами. Лучше организованные отряды включали в себя бывших красноармейцев и порой наносили тяжелые потери отправленным арестовывать их нарядам гестапо.
С осени 1944 г. Главное управление имперской безопасности в Берлине делегировало право принятия решений о применении казни на местах тамошним отделениям гестапо, тем самым еще больше способствуя обособлению регионов. К расстрелам находившихся под стражей советских рабочих гестапо приступило еще до выхода союзников к Рейну. После занятия союзниками западного берега масштабы казней возросли. В Эссене шеф гестапо включил в состав расстрельной команды сотрудников, прежде не запятнанных кровью, и приказом уничтожить тридцать пять пленников повязал подчиненных коллективной ответственностью. 20 марта около Вупперталя прикончили тридцать заключенных; 28 марта – одиннадцать человек в Гельзенкирхене; а на следующий день – двадцать девять человек в бомбовой воронке на кладбище Вальдфридхоф в Дуйсбурге. Самым тяжким обвинением служило укрывательство членов банд. Персонал головного управления гестапо по Восточному Руру в Дортмунде перещеголял всех, уничтожив примерно двести тридцать – двести сорок заключенных в период с февраля по апрель, в том числе актеров из французской театральной труппы. Однако большинство жертв приходилось на гражданских рабочих или военнопленных из Советского Союза. В Дортмунде, Бохуме и в прочих городах, по мере сужения кольца союзнического окружения Рура, гестапо в неистовых конвульсиях умирающего режима устроило последний раунд казней 7 и 8 апреля, за несколько часов до получения сотрудниками тайной полиции распоряжения собраться в гимназии в Хемере. Там они убили еще девятерых пленников, причем снова расстрелять их поручили нескольким сыщикам, недавно переведенным в гестапо, но тем не менее вынужденным выполнять приказ. Гестаповцы остались в школе, следя друг за другом, как бы кто не сбежал в преддверии прихода американцев
[1065].
3 марта американцы заняли районы Дюссельдорфа на левом берегу Рейна, но немцы взорвали мосты и остались на позициях в городе к востоку от реки. Еще в феврале там по воле судьбы очутилась и Марианна Штраус – молодая еврейка, находившаяся в бегах с момента депортации ее семьи из Эссена в октябре 1943 г. С приближением союзников к Рейну социалисты из небольшой организации сопротивления под названием Бунд решили отправить девушку в Дюссельдорф в надежде на скорое освобождение. Так пути-дороги привели Марианну с рекомендательным письмом в руке на порог жилища незнакомой ей учительницы Ханни Ганцер, и та без колебаний согласилась приютить гостью. Заняв западный берег, американцы принялись ежедневно бомбить и обстреливать Дюссельдорф из орудий, чем исправно занимались на протяжении следующих полутора месяцев. Постепенно жители остались без всех коммунальных услуг – отключались газ, электро- и водоснабжение, наступала первобытная эпоха. Отточив мастерство в «прохождении» улиц, несмотря на отсутствие должным образом оформленных документов, Марианна последовала за Ханни в бункер бомбоубежища. В переполненных народом, вызывающих клаустрофобию бетонных помещениях они спали на стульях, раз в день выходя на час проветриться и подышать ядовитым воздухом, полным пыли от разрушенных зданий. Хотя основные усилия властей направлялись на отслеживание дезертиров и банд иностранных рабочих, руководство не забывало и о затаившихся евреях. 15 апреля военные обнаружили 72-летнего еврея, которого без проволочек повесили на рыночной площади района Обербильк
[1066].
