В мае 1945 г. наступил день свободы для 8 миллионов иностранцев в Германии. В первых встречах с союзническими солдатами немецкие крестьяне обычно просили трудовых невольников выступать посредниками между ними и военными. В считаные недели немецкое население стало обращаться к завоевателям за защитой от банд грабителей из иностранных рабочих, наведывавшихся на хутора по ночам с требованием еды, одежды, денег, а зачастую и с желанием отомстить за годы тягот и унижений. Число таких отрядов постоянно сокращалось по мере применения политики репатриации «перемещенных лиц» (вынужденных мигрантов). К началу 1947 г. в Германии оставалось не более миллиона инородцев, в основном на западе – 575 000 человек в американской и 275 000 человек в британской зонах. Их число росло из-за евреев, бежавших в западном направлении в страхе перед погромами, прокатившимися по послевоенной Польше; худшие эксцессы произошли в Кракове и Кельце, где в начале июля 1946 г. жертвами стали сорок два еврея из общины в двести человек. К октябрю 1946 г. приток евреев в западные области Германии составил 160 000 человек. Вразрез с общепринятой политикой репатриации из Германии всех восточных европейцев этой группе населения американское военное правительство разрешило миграцию в западном направлении. Особенность порядка в американской зоне состояла еще и в содержании евреев в отдельных лагерях. Во французской и британской зонах действовал очень опасный принцип государственной принадлежности, поскольку евреи оказывались бок о бок с бывшими немецкими коллаборационистами, имевшими собственные причины сопротивляться «репатриации»
[1136].
Однако даже в американской зоне перемещенным лицам еврейской национальности жилось нелегко. Коль скоро на евреев приходилась значительная доля вынужденных мигрантов, стародавний образ еврея как архетипического мошенника приобрел новое измерение. 29 марта 1946 г. 180 немецких полицейских с собаками устроили рейд на еврейский лагерь на Рейнсбургштрассе в Штутгарте в поисках товаров для торговли на черном рынке. Хотя участники облавы нашли только несколько яиц, рейд вылился в самый настоящий бой с вынужденными мигрантами еврейской национальности. Погиб один из уцелевших узников концентрационного лагеря, совсем недавно воссоединившийся с женой и двумя детьми. Американские военные власти отреагировали немедленно, запретив немецкой полиции доступ в места содержания евреев
[1137].
С крушением Третьего рейха черный рынок разросся до невиданных во время войны размеров, когда его обороты были изрядно скромнее. Немецкая экономика погрузилась в хаос, а производство в тяжелой промышленности практически остановилось. В Берлине центрами черного рынка сделались Александерплац и Тиргартен. Иглы для шитья, гвозди и шурупы считались предметами роскоши. Как в оккупированной Польше во время войны, так теперь в Германии заводы и фабрики перешли к практике частичной оплаты рабочим продуктами производства для последующего бартерного обмена. Детские игры моментально отреагировали на новые реалии: полицейских и грабителей в них сменили «угольный вор и машинист паровоза», поскольку детские банды воровали уголь из вагонов на запасных железнодорожных путях.
Западные союзники спорили о целесообразности превращения Германии в сельскохозяйственную страну в соответствии с «Планом Моргентау» с целью предотвращения в дальнейшем угрозы со стороны немцев; обсуждались и перспективы возрождения выпуска промышленной продукции в Рурском бассейне. В своей зоне Советский Союз демонтировал производственные мощности и увозил их на восток как часть репараций. Коль скоро денежная экономика развалилась, предприятия заключали между собой бартерные сделки, чем только сильнее осложняли положение и мешали восстановлению нормального рынка. Снабжение продовольствием находилось в критическом положении. Германия лишилась некоторых наиболее привлекательных с сельскохозяйственной точки зрения областей, отдав их Польше по условиям соглашений между союзниками в Потсдаме в 1945 г., где шел процесс проведения межгосударственных границ. На протяжении первых трех послевоенных лет, когда кризисы один за другим поражали нормальное функционирование транспорта, мешали распределению продовольствия, топлива и одежды, немцам пришлось познать уровень голода, незнакомый им во время войны, главным образом по причине проводимых тогда нацистами реквизиций продуктов, вследствие чего нужда перекладывалась на чужие плечи
[1138].
В ходе службы в канун Нового, 1946 года в Кёльне кардинал Фрингс фактически благословил кражу необходимого для жизни, за что удостоился увековечения появлением в местном диалекте нового глагола fringsen как синонима «воровать». Какие-либо группы лиц, ответственные за возникновение черного рынка, по сути отсутствовали: причины его роста и процветания лежали в условиях, возникших в результате поражения и оккупации. Немецкая полиция и местные политики винили в рэкете и насилии, охвативших Германию в 1945–1948 гг., перемещенных лиц, как если бы те обладали экономической и институциональной властью самостоятельно заправлять черным рынком. Процент обвиненных в уголовных преступлениях не дает основания для заявлений о ярко выраженной криминализации именно чужаков, несмотря на то что дела рассматривались во все тех же дореформенных немецких судах, вовсе не отличавшихся мягкостью к доведенным до нищеты и истерзанным жизнью иностранцам
[1139].
В наполовину беззаконной атмосфере четырех союзнических оккупационных зон главного государственного обвинителя Фрайбурга, профессора Карла Бадера, самым неприятным образом поражали два вида преступлений, ставших визитной карточкой того времени: грабежи и двоеженство. Коль скоро летом 1945 г. 8,7 миллиона немецких солдат сидели в лагерях для военнопленных, в Германии образовалась сильная диспропорция полов. В Саксонии-Анхальте, например, количество женщин в возрастной группе 20–30 лет превышало число мужчин втрое, тогда как у 30–40-летних – вдвое. Двоеженство наиболее широко встречалось у мужчин, вынужденно оказавшихся в других краях из-за войны и разделенных с семьями. Иногда они просто стремились узаконить родившихся во время войны детей. Но в иных случаях люди прибегали к двоеженству для сокрытия прошлого. Вооружившись поддельными документами, бывший нацистский бургомистр одного городка в Саксонии засвидетельствовал собственную смерть, после чего заново женился на своей же «овдовевшей» жене без страха оказаться привлеченным к ответственности за былую деятельность. Он даже неплохо устроился на теплом местечке в британском секторе, занимаясь торговлей между оккупационными зонами и богатея на взятках и сделках на черном рынке
[1140].
